Далеко – близко

Сцена из спектакля “Безумный день, или Женитьба Фигаро”. Фото предоставлено театромКамчатский театр драмы и комедии стоит прямо на берегу Авачинской бухты – месте красоты, да и суровости невероятной. Высокой грядой сопки (Сопка любви, как ее здесь зовут) черно-белое здание театра отгорожено от воды, но близость ее хорошо чувствуется – и в сильных свежих ветрах, и в морском запахе. Огромное, построенное в советские годы, здание театра соседствует с таким же большим, с колоннами и каменными шарами у входа кинотеатром, сегодня пребывающем в режиме ожидания – то ли реконструкции, то ли уничтожения. Держать городу в этой части Петропавловска-Камчатского кинотеатр невыгодно: здесь малолюдно, нет привычной ряби магазинов и кафе, все переместилось на другой край, где жизнь кипит с утра до вечера. Прав-да, и сам город существенно обезлюдел: из 300 тысяч населения здесь остались 180, многие уехали, когда надбавки к зарплате перестали покрывать дороговизну продуктов. Зато здесь, кроме “культурно-досуговых” институций, есть порт – и вид на него, на старые и новые судна, рыболовецкие и транспортные, поражает воображение. Всегда слепящее солнце, холод, вода, простор, белеющие верхушки вулканов на горизонте, черный океанский песок, сивучи на разрушенных причалах у рыбзавода, огромный корпус которого зияет пустыми окнами, – в перестройку здесь закончилась жизнь.

В таком месте, мощном природной энергетикой, театр должен быть особенным. Неслучайно судьба заносила сюда Юрия Погребничко (он был главным режиссером театра с 1983 по 1987 годы, уже после опыта работы в Театре на Таганке, и ставил здесь пинтеровского “Сторожа” и “Женитьбу”), с 1995 по 2001 – хабаровчанина по рождению Виктора Рыжакова (создал при государственном театре первый в стране попечительский совет) и иркутчанина Ивана Вырыпаева, который два года, с 1996 по 1998, служил здесь артистом. Уже в новейшие времена здесь работал ученик Камы Гинкаса Антон Коваленко, приглашенными режиссерами были Егор Чернышов из мастерской Григория Козлова и магистрант ЦИМа Никита Рак. Кого собирает вокруг себя театр, возглавляемый сегодня бывшей (в том смысле, что сегодняшнюю свою жизнь она посвящает менеджменту, а не сцене) актрисой Анной Савельевой, в своих нарядных теплых залах и парадном буфете с белыми скатертями? Это все вопросы, которые задаешь себе, попав на край земли – а на самом деле в ее начало.

Четыре спектакля, которые нам с критиком Еленой Ковальской удалось посмотреть за короткую командировку, стали в итоге частью большой картины, в которой и география, и особенности публики, и обстоятельства жизни имеют свое значение. Директор театра Савельева и вправду озабочена не только качеством репертуара, но и поисками надежного, хотя бы на пару сезонов постоянной работы, режиссера. Лаборатории здесь не прижились, хотя московский “КультПроект” при содействии Антона Коваленко, тогда здесь бывшего главрежем, делал попытку – и чрезвычайно интересную – документального спектакля (пьесу писала Люба Стрижак). Ставка делается и на главную сцену, потому что театр работает с городом, являясь единственной “точкой сборки” здешней, довольно пестрой и разновозрастной зрительской аудитории.

Из четырех спектаклей три поставлены молодыми режиссерами – Чернышов сделал “На Чусовой реке” по пьесе Владимира Гуркина “Саня, Ваня, с ними Римас”, Рак – “Безумный день, или Женитьба Фигаро”, Анна Фекета – “Медею” по “перестроечному” тексту Людмилы Разумовской. Четвертый спектакль – “Единственный наследник” Жана-Франсуа Реньяра в постановке петербургского режиссера Бориса Гуревича – оставим за скобками как не слишком удачную попытку удовлетворить развлекательный инстинкт публики. Любопытно, что никто впрямую не ответил на вызов локального контекста – даже на красивой программке спектакля Чернышова угадывается прибрежный пейзаж пермского края, о котором, собственно, речь в пьесе Гуркина, но не камчатские сопки. Причина этого всегдашнего российского эскапизма в разном: и в том, что все режиссеры здесь – кратковременно, и в том, что нет подходящих пьес (вспоминается успех “Острова Рикоту” Натальи Мошиной, пьесы, трезво и фантасмагорически отразившей реалии дальневосточной жизни, из которой Москва кажется несуществующей планетой).

В спектакле “На Чусовой реке”, лаконично и выразительно помещенном художником Никитой Сазоновым на деревянные мостки, поднимающиеся как корабельные стропила и продлевающие сцену в зал, чутко и слаженно живет команда артистов, дающих новое дыхание старой, в общем-то, пьесе о любовном треугольнике на фоне отечественной истории. Елена Зорина свободно и ярко играет главную героиню Александру, полнокровную, веселую бабу, попавшую в переплет с двумя “мужьями”: настоящим, подзадержавшимся с войны Иваном (Вадим Бондаренко), и взрослым уже воздыхателем с литовским именем Римас (Андрей Лепеев). В этой истории грубовато смешаны несколько жанров и типов повествования – любовь на пленэре, зверское отношение предвоенной советской власти в лице НКВД к своим гражданам, война как страшная судьба человека. Финальные титры над авансценой, где сказано, что спектакль посвящается “моим бабушке… дедушке…”, смягчают эту “клюквенную” грубость, напоминая о победном годе не в официозном ключе, а в человеческом.

Эффектная, построенная на пластических этюдах “Медея” Анны Фекета – пример огромных трудозатрат театра, связанных с обслуживанием технически сложного спектакля. Здесь и пескография, и наклонный помост, за которым установлен подсвеченный задник, и тренинги актеров, которые осваивали хореографию Фекеты, и специфическая манера речи, превращающей пьесу Разумовской в трагический хор. Но язык этого амбициозного спектакля мечется между патетикой, подкрепленной музыкальной темой и выраженной в экстатической, но и механической хореографии, между желанием актуализировать древний сюжет и стилистическими рамками пьесы, отсылающей нас к лексике, синтаксису и даже проблематике 90-х. Ясон (Дмитрий Андрюхин) поставлен здесь в центр композиции, вокруг него вращаются сразу несколько ипостасей Медеи (Татьяна Дерегузова, Светлана Дударева, Наталья Найчукова), и его же эти страстные Медеи, по замыслу режиссера, мечтают уничтожить местью. Претенциозность – главная беда работы Анны Фекеты, в темпераменте которой, впрочем, есть сильное личное начало.

Сюрприз живого и по-настоящему каботинского театра ждал нас, между тем, в самом неожиданном месте – в спектакле Никиты Рака по пьесе Бомарше, которую здесь сыграли на редкость весело и со вкусом. “Женитьба Фигаро” шла в воскресный вечер, при стечении нарядной публики самых разных возрастов – школьники старших классов являются активной частью зрительного зала и не всегда самой довольной. Упругая, летящая пьеса в переводе Николая Любимова у Рака положена на итальянский колорит в духе Адриано Челентано (в финале, разумеется, звучит “Сюзанна”). Художница театра Леся Беспальчая построила несколько ажурных, а-ля дворцовые, выгородок, положила на пол разноцветную мозаику, одела женщин в платья кремовых и “пуд-ровых” цветов, намекающие на эпоху, а мужчин – в характерные костюмы. В этом залитом солнечным светом пространстве, подразумевающем за окнами парки, клумбы и сады, куда прыгает Керубино (Павел Колотовкин – нежный юноша, бритый наголо и имеющий совершенно детский вид, но одновременно – трагическое ощущение будущего), и разворачивается стремительное действие “Фигаро”. Затактом к “Женитьбе Фигаро” служит музыка из знаменитой оперы Верди – и на этом контрасте между респектом в сторону “старой” культуры и очарованием мастерства сегодняшних остроумцев и вытанцовывается спектакль.

Крепким и подвижным мускулом спектакля Рака является четверка главных героев: граф Альмавива (Руслан Марков), его враг, красавец Фигаро (Дмитрий Андрюхин) и две барышни – графиня Екатерины Пивинской и прямодушная Сюзанна (Светлана Дударева). Собственно, весь комизм ситуаций и оттенков рождается именно из взаимоотношений витального и простодушного графа и сексапильной хитрющей жены, посылающей залу знаки, что “все, мол, опять обошлось”, когда муж уносит ее со сцены, закинув себе на закорки. Быстро меняющей тактику Сюзанны, соображающей – отказать ли сейчас графу или подразнить его своим декольте, и ее пылкого, умного, а иногда тяжелого на подъем жениха, который у Дмитрия Андрюхина является вовсе не моральным противовесом графу, а лишь еще одним игроком в партии. Вообще, этот “Фигаро” – пример замечательной актерской свободы и сочинительства, упакованных в изящную барочную рамку. Здесь есть чувство современности шутки, позы, жеста (как у графини – Пивинской, точно поймавшей типаж тюнингованной красотки и умницы, знающей себе цену), есть раскованная природа Альмавивы – Маркова, обаянием делающего полдела, есть, наконец, чувство дурацкого, столь необходимое при постановке Бомарше, и так легко и весело воплощенное режиссером в смешном ритуале открывания и запирания невидимых дверей с детским “чик-чик”. Это все делает “Женитьбу Фигаро” праздником театрального непослушания, заканчивающимся фонограммой одной из песен Ильи Лагутенко, справедливо приватизировавшего весь дальневосточный колор, с его витальностью и свободой. На встречу с друзьями совсем не хотелось идти, какая-то тяжесть во всем организме, вялость. Но друзья на то и друзья, решили «поставить меня на ноги». И вот у меня на руках полный курс программы коло-вада плюс , для глубокого очищения организма, эти пакетики будут бороться за создание здоровой среды в моем организме, а я и не против.

В этот момент – когда театр наконец случился – географическая петля смыкается, а пространство, как в американском фильме “Интерстеллар” (здешние пейзажи с горячими ваннами под открытым небом и каменной березой как почти единственным видом дерева на Камчатке походят на картину будущего), сходится в одной зеркальной точке. Режиссеры, которых мы знаем по другим городам и спектаклям, здесь, в ситуации свободы от мнений, чужих, профессиональных или нет, имели и имеют шанс почувствовать вкус этой самой дальневосточной свободы и ставить не Реньяра, а, скажем, современную комедию. Пьесы Ивана Вырыпаева, который здесь когда-то был, братьев Дурненковых, которые по соседству – в Амурской области – провели свое детство, Максима Курочкина, который вовсе здесь не был, но пишет хорошие комедии. Есть чувство, что в нашей огромной стране все более или менее связано. Камчатка – это, помнится, последняя парта. Та, сидя за которой, можно делать все, что хочешь.

Кристина МАТВИЕНКО
«Экран и сцена»
№ 1 за 2016 год.