В конце ноября Марина Брусникина выпустила свой второй спектакль в РАМТе – “Кот стыда” по пьесам современных молодых драматургов Таи Сапуриной, Ирины Васьковской и Юлии Тупикиной. Это спектакль о непростых семейных отношениях, часто приносящих много боли и оставляющих душевные травмы на всю жизнь. Они же, однако, нередко спасают и дают силы двигаться дальше.
Со свойственной ей легкостью Брусникина нивелирует мотивы тревоги и безысходности, звучащие в пьесах, в этом ее поддерживает замечательный актерский ансамбль. В результате со сцены, словно в кривом зеркале, показывают нам нас самих, но мы смотрим на это без отчаяния и злобы – с надеждой.
– Спектакль “Кот стыда” состоит из трех пьес. Как они к вам попали и почему вы решили их объединить?
– В какой-то момент я поняла, что ничего не знаю о современной драматургии. Слышала лишь, что в этой области происходит что-то важное – фестиваль “Любимовка”, различные читки – но никогда туда не ходила. Я стала искать материалы и прочла то, что вошло в шорт-лист “Золотой Маски”. Там были пьесы “Март” Ирины Васьковской и “Кот стыда” Таи Сапуриной. Потом обнаружила “Ба” Юлии Тупикиной. Всего я прочитала больше ста пьес, а эти три сложились в моей голове в единую историю: авторы, каждый по-своему, касаются одних и тех же тем – взаимоотношений внутри семьи.
– Почему с этим материалом вы пришли именно в РАМТ?
– С Алексеем Владимировичем Бородиным мы договорились, что после “Лады, или Радость” по Тимуру Кибирову я сделаю еще что-то. Мне хотелось взять материал, которого в РАМТе пока не было.
Я нашла эти пьесы, совсем ничего не зная об авторах, только потом выяснила, что две девушки – ученицы Николая Коляды, а третья – Юлия Тупикина – тоже была у него в семинаре.
– Как вы относитесь к направлению “новая драма”?
– Замечательно. Я считаю его необходимым. У новых авторов, увы, очень узкий круг читателей, в основном, это молодежь. Огромное спасибо Театру.doc, который старается пропагандировать этот жанр. К сожалению, большие театры в Москве новых авторов берут неохотно, их произведения если и звучат здесь, то только в жанре читок. Даже в РАМТе все было неоднозначно – высказывались опасения, что выйдет чернуха.
– Часто именно с ней “новая драма” и ассоциируется.
– Но это не чернуха! Да, это не язык классической литературы, но темы-то те же. Тема взаимоотношений поколений важна для РАМТа, и то, что Алексей Владимирович всячески поддерживал нашу затею, говорит о его невероятной открытости, он слышит и понимает, что нужно сегодняшнему дню.
– Вопрос отцов и детей, семейных отношений далеко не нов. Он будет звучать всегда. В вашем спектакле какой-то особый взгляд на эти проблемы?
– Мне кажется, люди и проб-лемы особенно не меняются. Сейчас мы живем в такое время, когда многим кажется, что есть вещи важнее семьи. Но дело в том, что модель поведения, полученная в семье, потом влияет на человека всю жизнь. Мы в массе своей разобщены, не слышим друг друга.
Многие вещи в спектакле рождались из моего личного опыта, поэтому я очень боялась, как отреагирует на постановку моя мама, ей 78 лет. Она была на прогоне, и на следующий день сказала, что, проснувшись, первым делом поехала на кладбище к родителям.
– На сайте театра написано: “Где искать спасение от глухоты души и слепоты сердца, которые мешают нам слушать и слышать, понимать и принимать? Ответ на этот вопрос пытается найти режиссер и мастер психологического театра Марина Брусникина”. Вам удалось?
– Это очень высокий слог для современной драматургии! Но можно сказать, что да, удалось – только не мне, а авторам пьес. Они совсем молодые, им около тридцати, и здорово, что их волнуют такие вещи – как слышать и понимать друг друга, принимать друг друга такими, какие есть, а не уродовать давлением.
– Авторы принимали участие в постановке?
– Нет. Они абсолютно нам доверились и увидели уже готовый спектакль.
– Спектакль называется “Кот стыда”. Человеку, который не читал ни одну из пьес – а это большинство зрителей – оно ни о чем не говорит. Есть ли там все-таки кот и причем тут стыд?
– По поводу названия у нас было очень много споров. Сначала планировалось другое – “Все так живут, ничего страшного”, оно нам очень нравилось: когда мы репетировали, это была наша главная фраза.
“Кот стыда” кажется мне объединяющим, поскольку тут есть слово “стыд”, наша вина друг перед другом. А кот – это символ семейного очага, он обыгран в замечательной декорации Николая Симонова. Мне очень по душе это называние, хотя по его поводу были разные мнения, говорили, что оно непонятное, спрашивали, не детский ли это спектакль. Отвечаю: спектакль не детский, но кот присутствует.
– Как и в постановке “Лада, или Радость”, в “Коте стыда” – снова большая сцена, но малая форма.
– Я безумно благодарна Алексею Владимировичу за это решение. Он уже второй раз дает мне возможность использовать большую сцену для камерного спектакля. Наша история требует именно такого пространства, хотя это не очень выгодно для театра.
– Вам легче работать для большой или маленькой аудитории?
– На малых сценах мне тесно. Для меня нормальное пространство – на 300-500 человек. В таком пространстве работает крупный план, а в большом пространстве, например, надо включать совсем другие скорости.
– Как подбиралась команда для спектакля?
– Это взял на себя Алексей Владимирович, я ему абсолютно доверяю. Он своих артистов отлично знает, очень их любит и хочет, чтобы все они были в работе. Конечно, после “Лады” мне хотелось занять в спектакле тех же исполнителей. Я думала, что раз пьесы три, артистов
должно быть много. Но Алексей Владимирович сказал, что нужны люди примерно одного возраста, которые будут играть и стариков, и молодых. В результате собралась прекрасная команда.
– Это женский спектакль?
– Да, и я не стыжусь этого. Женщина – режиссер, женщины – авторы, большинство ролей исполняют женщины.
– Мужчинам будет интересно?
– Конечно, история ведь общечеловеческая. И мужские роли у нас в спектакле прекрасные!
– Чем вы руководствуетесь при выборе произведения для постановки? Собственным настроением, атмосферой театра, в котором работаете, или чем-то еще?
– Классику я, как правило, не ставлю. Если выбираю классическое произведение, то только звучащее для меня современно. Когда я говорю, что ощущаю Пушкина своим современником, я не шучу. Если произведение в меня попадает, я его беру. Меня интересуют не столько конкретные произведения, сколько темы.
– Можете обозначить круг таких тем?
– Судя по последним спектак-лям – “Деревня дураков” в МХТ, “Обращение в слух” в “Сфере”, “Епифанские шлюзы” в “Табакерке”, – меня интересует, что происходит с моей родиной. И современных авторов это волнует. Сейчас очень много молодых и неравнодушных людей. Время такое, когда трудно быть равнодушным.
Еще мне очень важно, чтобы люди моего поколения и старше узнали о сегодняшних драматургах, поняли, что на Володине современная драматургия не заканчивается.
– В одном из интервью вы сказали, что Олег Павлович Табаков – ваш крестный отец в режиссуре. Что именно он вам дал?
– Прежде всего, свободу и возможность заниматься режиссурой. Я никогда не стремилась стать режиссером: занималась педагогикой, была актрисой. Но так получилось, что в театр пришел целый курс – последний курс Олега Николаевича Ефремова, и я предложила ребятам сделать вечер знакомств. Получился поэтический концерт, чтецкий вечер, имевший большой успех. После этого я поняла, что надо заниматься современной литературой, и стала поднимать пласт литературы двадцатого века и регулярно делать чтецкие вечера. Олег Павлович посмотрел один такой вечер, попросил выбрать автора и сделать спектакль. Я взяла Виктора Астафьева – так получился спектакль “Пролетный гусь”. И дальше Табаков практически насильно заставил меня заниматься режиссурой. Я уже не раз рассказывала эту историю – когда Табаков перевел меня из актрис в режиссеры, я заплакала и спросила: за что? Так что я классический пример того, что не я выбирала свою судьбу, а она меня. Минимальный депозит в джой казино составляет всего 150 рублей
– Что вы пытаетесь передать своим студентам в Школе-студии МХАТ?
– Любовь к современной литературе, прежде всего. Интерес к тому, что происходит за окном. Я ненавижу фразу “это не Шекспир” и всегда с ней борюсь. А еще – открытость. Это важно в наше время, ведь все режиссеры разные, требования у всех разные.
– Как вы считаете, театр должен реагировать на внешние события или может находиться в обособленном мире?
– Театр не может не реагировать! Хотя, нет, должны быть разные театры. Но мне ближе тот, который реагирует. Это единственное, что мы можем сделать.
– Сейчас вокруг главной театральной премии – “Золотая Маска” – гремят скандалы. Режиссеры отказываются участвовать в фестивале из-за того, что оценивать их спектакли будут некомпетентные, на их взгляд, люди. Вам важна оценка ваших спектаклей? И как бы вы поступили на месте этих режиссеров?
– Сложный вопрос для меня. Я очень рада, что, как правило, не участвую ни в каких конкурсах. Я в принципе против конкурсов. Мне кажется, что в искусстве должны быть только фестивали. Без оценок. А в том, что касается конкретной ситуации… На мой взгляд, не надо подливать масла в огонь. Есть огромное и важное дело – “Золотая Маска”. И надо стараться сохранить его, а не ссориться друг с другом, как это сейчас происходит. А отказаться от участия может каждый человек, это личное дело.
– Не могу не задать вопрос про курс Дмитрия Брусникина, закончивший Школу-студию МХАТ в 2015 году. Как вы считаете, в чем феномен этих ребят, которым вы преподавали?
– Я очень хорошо помню, как набирался этот курс. Мы с Димой и Юрой Квятковским хотели соединить новые современные тенденции и багаж классической школы.
– То есть это не случайный успех курса?
– Нет, мы поставили перед собой определенную задачу. Это очень сильная Мастерская, которая никогда себя не рекламировала. Заслуга Брусникина в том, что он абсолютно открыт. Когда все говорят “нет, это не так”, он спрашивает “а почему не так?” и пробует. У нас внутри команды бывают жуткие столкновения, но мы стараемся прислушиваться друг к другу. Почему вокруг Дмитрия Брусникина собралось такое количество талантливой молодежи? Потому что он их любит и понимает. Театр сейчас сильно меняется – принять это, а не прикрываться заветами Станиславского, очень важно.