С 24 июня по 2 июля в Вологде, Череповце и Кириллове прошел фестиваль “Голоса истории” – пожалуй, самый публицистический на театральной карте России.

Еще до прочтения списка участников возникали смутные опасения: вдруг зрителям под видом современного искусства предложат занятия театральной археологией. Но эксперты “Голосов истории” собрали разнообразную и интересную программу. В этом году двенадцать спектак-лей из Москвы, Санкт-Петербурга, Магнитогорска, Березников, Кирова и, конечно, самой Вологды сложились в витраж полярных взглядов. Говоря об истории, режиссеры в большинстве случаев размышляли о нашем настоящем и будущем. На обсуждениях председатель экспертного совета фестиваля Ирина Холмогорова даже припомнила высказывание Ф.Шлегеля: “Историк – это вспять обращенный пророк”. Что ж, на театральном форуме в Вологде было, к чему прислушаться.

Начался фестиваль протяжным воплем – это петербургская блаженная Ксеньюшка узнала о смерти супруга Андрея Федоровича. Она еще не выбежала к стенам вологодского Кремля, но уже заполнила звуком отчаяния все пространство. Спектакль “Ксения. История любви” Валерия Фокина из Александринского театра приехал в Вологду без декораций и удачнее остальных освоил историческую площадку с двумя боковыми арками, кирпичной кладкой крепости и, в качестве задника, со стеной надвратной церкви Воздвиженья Креста Господня.

Развернув привычный ракурс сцены на 90 градусов, режиссер и свой спектакль заставил прозвучать по-новому. В историко-архитектурном ансамбле XVI-XVIII веков, на фоне крестов Софийского собора, заложенного при Иване Грозном, под холодным дождливым небом и на сырой земле Ксения Петербургская в исполнении Янины Лакоба отмаливала грехи своих современников и их грубых потомков, отмаливала ложь и предательство, гордыню и малодушие. Внезапная песня Билана “Я знаю точно – невозможное возможно…” в середине спектакля не стала вульгарным саундтреком к страданиям святой, как считывали ее некоторые зрители Александринки, а обозначила контраст между духовным подвигом и тем, как он преломляется в массовом сознании. Так, сходу, фестиваль затронул тему смелого женского бунта, во что бы то ни стало требующего милосердия.

Подхватил женскую партию второй спектакль фестиваля – “Петр и Феврония Муромские” Светланы Земляковой. Повесть Ермолая-Еразма о святых правителях московские ребята из театра “Практика” рассказали с игровым задором, в сложном ритмическом рисунке, поначалу тонко иронизируя над смыслами, заложенным автором середины XVI века, но к концу полностью примиряясь с утопической идеей священной монархии, базирующейся на семейных ценностях. Сказка о мудром и добром царе, подчинившем свою волю хитрой крестьянке Февронии, умиляет, но не претендует на актуальность. Инна Сухорецкая и Арина Маракулина в финале пропевают текст на старославянском под аккомпанемент перкуссий, сочиненный современным авангардным композитором Александром Маноцковым, давая почувствовать, сколь далеки мы от реалий средневекового жития, где язык, власть и любовь поблес-кивают недоступной для нас чистотой.

Либеральные ценности были представлены на фестивале двумя экспериментальными спектаклями, для Вологды совершенно непривычными. “150 причин не защищать Родину” Елены Греминой (к предательству режиссер, конечно, не призывает, речь идет о калейдоскопе человеческих судеб, из которых и выстраивается ход истории) и “Вятлаг“ Бориса Павловича. Обе постановки имеют отношение к документальному театру: Гремина задействовала записки янычара XV века, Павлович в своем перформансе в поддержку узников 6 мая читает дневник за 1942 год Артура Страдиньша, латыша, оказавшегося заключенным советского исправительного лагеря.

В спектакле Греминой пять актрис Театра.doc несколько отстраненно рассказывали от лица правителей и воинов о последнем дне Константинополя, то и дело проводя параллели с сегодняшней Россией. Но вологодские зрители, как показалось, с гораздо большим интересом, чем повествование, слушали шумы, придуманные для спектакля Дмитрием Власиком. В постукивании друг о друга фасоли и бусин, в трении скорлупы грецких орехов, в гулком падении предметов слышалась музыка времени, уводящего прямиком в трагический день, 29 мая 1453 года. Саму ночь захвата актрисы воспроизвели игрой на металлических треугольниках: лязг мечей сменился прощальным звоном колоколов столицы Византийской империи.

Менее изыскан был звуковой ряд перформанса Бориса Павловича: дневниковые записи заключенного вятского отделения ГУЛАГа лаконичны, традиционные латышские песни в исполнении Евгении Тарасовой мелодически просты. Но в тексте действительно было, что услышать: “Яму копали всей бригадой, потому что трупов так много, что в одиночку не справиться”. “Он верующий, но в то же время ударил одного латыша по зубам за то, что тот посмел ему перечить”. “Как красиво лгут те, у кого нет никаких моральных основ. Но что поделать, они коммунисты, они обязаны лгать”. Не менее выразительные реплики звучали и из зала: “А Вы слышали о тех репрессированных, кто так и не был реабилитирован? В Петербурге один такой живет”. “Фашистский стриптиз устроил”. “Я не поддерживаю либеральные ценности, так что ухожу”. “Вот вы говорите, что тюрьма – это бяка. И что теперь?” – выдавали на обсуждении вологодские театралы. Надо отметить, что спектакль, который по режиссерскому замыслу будет идти, пока не выйдет на свободу последний узник “болотного дела”, на “Голосах истории” оказался единственным, не удостоившимся стоячих оваций.

“Вятлаг” подытожил предсказуемую для формата тему “маленького человека”. До него минорной нотой прозвучали еще три спектакля о стойкости простых советских женщин, прошедших сквозь репрессии, войну и любовь, неловко вплетенную в эти предложенные обстоятельства: вологодское “Марьино поле” Бориса Гранатова, магнитогорское “Время женщин” Алексея Вотякова и березниковский “Вагончик мой дальний” Дениса Кожевникова. Бедные актеры березниковского театра, облаченные в детдомовскую униформу из шортиков и маек, играли свою “документальную сказку” при температуре плюс пять, а после в Череповце и Кириллове повторили подвиг под проливным дождем, вызвав у зрителей неподдельное сопереживание и очередные мысли по поводу русского страстотерпия, ставшего сквозной темой фестиваля.

В этом году в программу впервые вошли и оперные постановки, но эксперимент оказался мало удачным. “Князя Игоря” московского театра Новая опера из-за суровых погодных условий перенесли с улицы в здание Драмтеатра, позволившее прослушать партитуру А.П.Бородина только в концертном исполнении. А завершавшее фестиваль “Ростовское действо” – легендарная реконструкция рождественской комедии XVII века, привезенная Камерным музыкальным театром имени Б.А.Покровского, – распугала часть вологжан архаичностью зрелища.

Но даже отчетливее, чем в зрительном зале, театральные пророчества прозвучали на критических разборах спектаклей. Из трех фестивальных премьер вологодских коллективов только одну сочли слишком сырой – “Шекспир-RUSSKIY” Якова Рубина из Камерного драматического театра. Две другие, “Ромул Великий (Гибель империи)” из Театра для детей и молодежи и “Ричард II” из Театра драмы, удостоились интереснейших дискуссий.

Шекспировская хроника в постановке Зураба Нанобашвили идеально вписалась в Пятницкую башню Вологодского крем-ля, покорив критиков сложной сценографией, воссоздающей средневековую модель мира, стильным звуковым и художественным оформлением, игрой актеров, полной благородного трагизма. Самовлюбленного и жадного монарха, который довел страну до обнищания, был свергнут, подвержен мукам и казни, режиссер сравнивает с Христом. Актер соответствующего типажа (Дмитрий Бычков) в финале, привязанный к подъемной конструкции, величественно вздымается над сценой в позе, отдаленно напоминающей позу распятия. В такой интерпретации театральные критики увидели параллели с судьбой Николая II, на чем и закончили разбор постановочных мотивов.

Что касается обсуждения спектакля “Ромул Великий” Бориса Гранатова, то оно запомнилось двумя выступлениями. “Очень важна мысль о том, что любое государство репрессивно. В спектакле происходит воспитание постимперского сознания, возникает интонация пораженчества. Слова, которые тут афористично звучат: “Мы проливали чужую кровь, теперь надо пролить свою”. Любое чувство победы порождает чувство вины, вина вновь порождает агрессию. Война сменяется войной – это и есть цель государственной машины. Кому-то надо стать не великим, чтобы остановить эту кровавую мясорубку”, – говорил о спектакле театральный критик Павел Руднев.

В противоположном углу зала ему возражала Капитолина Кокшенева: “Я не согласна, что это интеллектуальная драма и интеллектуальный спектакль. За ним стоит определенная политическая схема. Неслучайно, мы слышим вместо Константинополя – Крым. Куромания, которая была у Ромула, напоминает, например, евроманию. У меня возникали ассоциации с современной Украиной: тоже жгут что-то, какие-то офисы громят… Если говорить, что пьеса была реакцией на нацизм, то у меня возникла ассоциация с современными формами нацизма, которые мы видим на Украине. Поразительно, как украинские имперские амбиции возникают в стране, которая, по сути, не имела традиций собственной государственности”.

“Голоса истории” – уникальный театральный форум, где, вопреки всему, словно в эдемском саду, уживаются идеи разного толка, строгий традиционализм – с экспериментом, провинциальные спектакли – со спектаклями двух столиц. Именно этой полифонией фестиваль особенно ценен.