Банка томатного супа “Campbell’s” докатилась и до Москвы. Именно такие ассоциации, со знаменитым символом поп-арта, вызывает до предела демократичный театральный проект “Remote Moscow” немецко-швейцарской компании “Rimini Protokoll”, который в прямом смыс-ле несет “искусство в массы”. Театрализованный уличный квест до нас успел покорить еще 18 городов, среди которых Берлин и Вена, Цюрих и Лиссабон, Авиньон и Ганновер, Сан-Паулу и Бангалор, Вильнюс и Санкт-Петербург… В северной столице “Remote” осуществлялся в копродукции с Большим драматическим театром им. Г.А.Товстоногова, а за московский вариант отвечает продюсер Федор Елютин. В каждом городе группу зрителей из 50 человек водит по улицам голос робота в наушниках, предлагая вместе мыслить, чувствовать и делать то, что кажется уместным именно ему. Кому-то это больше напоминает игровую экскурсию, кто-то гордо именует пережитое “настоящим театром”, для меня “Remote Moscow” стал в первую очередь любопытным социальным экспериментом с выстроенной драматургией.

Участникам предлагается отстраниться и посмотреть на мир глазами андроида, повиноваться голосу, поселившемуся на ближайшие 100 минут в голове. Сначала он зовет себя Милена, через какое-то время меняется на мужской и уже именуется Юрием. Та же парочка водит “Remote Петербург“, а в зарубежных городах имена у них другие.

С первых минут включаешься в постмодернистскую игру наподобие “съедобное-несъедобное”: отличаешь неживой голос от живого, искусственные цветы от настоящих, реальную жизнь от спектакля. Границы восприятия сдвигаются, но не театральными средствами – лишь текстом. А ведь эффект был бы острее, если бы адепты документального театра захотели добавить и эле-мент традиционного лицедейства. Если бы Милена, например, предугадала появление горюющей женщины у могилы, или старушки, которая выгоняла нас с территории храма, или говорящего с собой сумасшедшего в подворотне – это, может быть, заставило бы усомниться в “матрице”.

Иллюзия того, что кучка безумцев отправляется в неизвестном направлении по воле компьютерной программы, тоже, к сожалению, испаряется с первых минут: в группе есть несколько представителей организаторов, следящих за тем, чтобы все путешественники, посетив все обязательные локации, добрались от первого пункта (Миусское кладбище) до последнего (крыша ЦУМа). Больше, пожалуй, упрекнуть проект и не за что – в любом случае, как феномен он заслуживает внимания. Тем более что проводить теплые вечера в коробке театрального зала летом обидно.

Наша дистанция, под номером 17, выпала на очень удачный день: небо, грозившее дождем, так и оставалось многообещающе хмурым, а под финал просияло солнце – как будто погоду кто-то режиссировал. На Миусском кладбище, где собирается группа, ощущение театральности захватило еще до начала действа. В наушниках крутилась зловещая музыка, монотонный голос повторял: “Добро пожаловать в очередь ожидания проекта “Remote Moscow”. Располагайтесь”, – как будто речь шла об ожидании путевки на тот свет. Проникнувшись готическим настроением, я ходила вдоль оградок и разглядывала пятизначные ценники на ритуальные услуги, когда Милена наконец заговорила. Первым делом робот посоветовал поупражняться в “memento mori”, старательно фантазируя у ближайшей могилы на тему смерти и разложения. Потом поиронизировал над нашей “уникальностью”, за которую каждый так цепляется. Наконец начал учить отстраненному взгляду на вещи. Весь мир – театр, а люди в нем… На самом деле, люди как люди, особенно в районе торговых точек Савеловского вокзала.

Истины из уст Милены не потрясают глубиной. Скорее, напоминают псевдофилософский треп, который ведет новый знакомый, чтобы составить о себе выгодное впечатление. Ничего из потока информации не требует особых знаний, не апеллирует к исторической памяти, идеально соответствуя канонам массовой культуры. Интроверты обычно воспринимают такую болтовню благосклонно, экстраверты чувствуют неловкость оттого, что вынуждены молчать, впрочем, все вместе продолжают движение по проложенному Штефаном Кэги маршруту.

Полсотни человек в наушниках передвигаются по подземному переходу к станции метро, почти все они – юноши и девушки. В нашей группе есть пара детей школьного возраста, им забава тоже весьма интересна. Как и всяческие флешмобы, “Remote” в первую очередь обращается к молодому поколению, более открытому всему новому и необычному. Может быть, поэтому подземка сравнивается с подсознанием, но тут же трансформируется в компьютерную игру, где нужно обходить препятствия и уклоняться от выстрелов. Группа приступает к игре с явным знанием дела.

На эскалаторе наша стая дружно выполняет балетные па, присутствующие в большинстве версий “Remote X”. А в самом метро лично меня ожидает самое большое совпадение за весь маршрут. Робот настойчиво требует войти именно в первую дверь последнего вагона, чему я беспрекословно подчиняюсь и оказываюсь возле детской коляски. А дальше голос просит вглядываться в лица незнакомцев, следить, как они отводят глаза, но делать это получается с трудом, так как малыш вступил в активную коммуникацию с моим фотоаппаратом. Пытаюсь как-то охладить его интерес, когда голос в наушниках вдруг говорит: “А теперь посмотрите на детей. Они не отводят взгляда, потому что еще не знают наших правил”. Как зачарованная, гляжу на этого пупса, он действительно смотрит прямо в глаза, предлагая обменять мамин iPhone на вот эту красивую коробочку на шее.

Смех смехом, но все не настолько просто, как кажется. Квест построен таким образом, что постоянно подпитывает твое эго, заставляя делать выбор, проявлять собственную индивидуальность. Ты предпочитаешь опасность или комфорт? Оставаться незаметным или обращать на себя внимание? Быть первым или идти в стороне? Питая чувство уникальности, робот заслуживает полное доверие и полностью завладевает вниманием и волей. И вот, ты уже не воспринимаешь приказы критически, готов следовать любым указаниям – это же лишь игра. Освобожденный от ответственности за собственные поступки, ты чувствуешь себя полностью защищенным и вдруг начинаешь что-то понимать про природу тоталитаризма. В Столешниковом переулке голос рисует утопическую картину будущего, когда только он будет решать, куда тебе идти и что делать, когда Милена будет выбирать, как тебе выглядеть и что носить. Мир индивидуализма нам обещают подменить диктатурой роботов. В момент, когда это произносится, перспектива, честно говоря, не кажется столь уж мрачной. За речью следует издевка, нас заставляют провести шуточный митинг у здания Генеральной Прокуратуры РФ, потрясая в воздухе тем, что отражает нашу личность. У кого-то это мыльные пузыри, кто-то достал книгу, кто-то паспорт. Люди даже не заметили, что над ними, с их демократией, правами и свободами, зло подшутили.

Время от времени в синтезированном голосе слышатся нотки угрозы. “Сейчас я покажу вам другую свою сторону, о которой вы даже не догадывались”, – и Милена превращается, нет, не в дьявола, пока только в Юрия. “Если бы это была компьютерная игра, это место могло бы стать местом вашей смерти”, – здесь мы свернули в подворотню с Петровки. “А если бы я сейчас попросил вас спрыгнуть с крыши и отдать мне свое тело?” – несуществующий Юрий завершает логичным вопросом познавательную экскурсию по дебрям твоей собственной психологии. Я, как и многие из моей группы, готова: “В принципе, не так уж тут и высоко”.

А еще “Remote Moscow” подарил давно подзабытое чувство принадлежности к стае. Все-таки огромный заряд психической энергии дает эта иллюзия идейной общности. В такой ситуации начинаешь отлично понимать хороших актеров, а, что важнее, и плохих: как они самозабвенно играют, не понимая, что фальшивят, счастливые одной возможностью раствориться в режиссерском замысле, своем тексте, партнерах. Привычная для театра эмпатия тут подменяется действием, зрители становятся артистами, на собственной шкуре ощущая волшебство этой профессии. Повинуясь “невыносимой легкости бытия”, они играют роли, не имея шанса на второй дубль, выжимая все возможное из каждого мгновения. И ясно осознают, что театр – это то, что прямо сейчас творится в их голове.