В нынешнем конкурсе “Золотой Маски” среди номинантов на “лучшую женскую роль” в драме Надежда Лумпова – самая молодая. Заглавная роль в “Золушке” Жоэля Помра в постановке Марфы Горвиц – одна из бесспорных удач актрисы (“ЭС” подробно писала о спектакле в № 10 за 2014 г.). В театре “Практика”, кроме “Золушки”, Надежду можно увидеть в “Бабушках” Светланы Земляковой, и это наглядно демонстрирует ее диапазон: от западной современной пьесы до вербатима. В Театре имени Моссовета молодой режиссер Иван Орлов доверил ей роль Машеньки в одноименной повести Владимира Набокова. Надежда занята в двух спектаклях Театра Наций – “Жанна” (режиссер Илья Ротенберг) и “Детский сад стихов” (режиссер Полина Стружкова). “ЭС” предлагает читателю беседу с Надеждой Лумповой.
– Как вы восприняли известие о том, что попали в список лучших актрис прошлого сезона?
– Это было неожиданно. Радует то, что выдвинут и сам спектакль, и работа Марфы Горвиц как режиссера. “Информационный повод” – выдвижение на премию – заинтриговал публику. “Золушка” идет с аншлагами, зрители сидят даже в проходе.
– Вы родились в Соликамске Пермского края и свою первую “актерскую” премию получили школьницей на Всероссийском фестивале детских коллективов “Маска”.
– Мне было 6 лет, когда в моей жизни появилась Лия Григорьевна Пыльская, руководитель театральной студии “Перемена”. Она определила мою судьбу. Когда-то Лия Григорьевна училась в ЛГИТМиКе, в Челябинском институте культуры, потом уехала в Соликамск. В середине 90-х она организовала в одной из школ театральный класс. Перед этим она ходила по детским садам, выбирала нас. С первого по девятый класс мы были группой. Лия Григорьевна сумела закалить характер каждого. Одна из ее любимых заповедей звучала так: “Научился ли ты радоваться препятствиям?” Мне несказанно повезло. Мы ездили на гастроли, на фестивали, в заграничные поездки в Швейцарию, Италию, Германию. Нам помогала Алла Валентиновна Зорина из московского СТД. На фестивале в Питере членом жюри оказался Михаил Николаевич Чумаченко. Лия Григорьевна спросила у него, есть ли смысл ее ребятам поступать в ГИТИС. Так я по окончании школы оказалась на курсе Олега Львовича Кудряшова.
– В институте вы играли Нелли в “Униженных и оскорбленных”. Мне тогда показалось, что у вас есть все задатки, чтобы стать серьезной актрисой, и не только мне.
– На актерско-режиссерском курсе каждый год посвящен другому автору, был и год Достоевского. Я очень благодарна Светлане Васильевне Земляковой за эту роль. Мы долго играли “Униженных и оскорбленных” – не хотелось расставаться с этим спектаклем.
– “Бабушки” Светланы Земляковой также родились еще в институте?
– Да, все начиналось с уроков по речи. Светлана Васильевна умеет находить темы, которые волнуют. Монологи бабушек, их отношение к жизни, к смерти приподнимало нас над обыденностью. Быть может, это прозвучит пафосно, но в “Бабушках” есть экзистенциальный момент.
– А у ваших бабушек есть прототипы?
– У нас не было возможности поехать в деревню, в Верколу, как у додинцев перед “Братьями и сестрами”, или в Елань, куда отправились ребята с последнего кудряшовского курса перед работой над спектаклем “В.О.Л.К.”. Так что прототипами были наши собственные бабушки. Мы брали у них какие-то вещи. Ира Латушко играет в платке своей бабушки. Моя бабушка дала мне свою ночную рубашку и старое покрывало. Мы все очень любим эту работу. Можем ссориться перед началом, обвинять друг друга в том, что кто-то “налез” не на свою реплику, но во время спектакля и после него наступает блаженство. Прикосновение к чему-то вечному.
– После “Бабушек” в вашей жизни возник трехлетний простой. Как вы его преодолевали?
– Трудно. Казалось, нужно что-то менять, заняться чем-то другим. И тут меня позвали на кастинг к Оксане Бычковой. Мы начали с ней разговаривать, и я поняла, что она смотрит на меня не как на актрису, не думает, как я буду смотреться на экране. Возникло взаимное доверие. В результате состоялся мой дебют в кино, в фильме “Еще один год”, и новый поворот в жизни.
– Когда смотришь ваши работы с Марфой Горвиц, с Полиной Стружковой, понимаешь, что вас с режиссерами связывают не только профессиональные отношения, но и глубокие дружеские связи.
– Люблю работать именно так. Когда я могу что-то говорить, пробовать. Когда есть дистанция между режиссером и актером, я больше слушаю и меньше делаю. Мне повезло, что почти все мои спектакли сделаны с друзьями.
– На “Машеньке” в Театре Моссовета у меня складывалось впечатление, что спектакль рождался сообща, и каждый актер мог что-то предложить режиссеру. Мне очень понравился эпизод, когда ваша героиня решается на близость, говорит: делай со мной, что хочешь, и ложится в позе покойницы, сложив руки на груди. Признайтесь, это вы придумали?
– Признаюсь. Иван Орлов очень любит этюдный метод. Он задает определенные условия и потом бросает актера в сочиненное им пространство. Ваня придумал, что герои бегут друг к другу и, когда желанное становится достижимым, не знают, что делать. Возникает неловкость. Нам помогала хореограф Наташа Шурганова, она проделала очень тонкую работу, хоть в этом спектакле и нет больших пластических и танцевальных сцен.
– И “Золушка”, и “Детский сад стихов” родились из лабораторных работ. Как Вы относитесь к такой практике?
– Это верный путь, очень полезный метод. Так появляются новые проекты, новые люди, новые режиссеры. Чем вбухать средства во что-то непонятное, лучше сначала попробовать, а уж позже искать площадку, продюсера и т.д.
– Поговорим о “Детском саде стихов”. Я смотрела превью в начале лета. Спектакль меняется?
– Все время. Мы играем его четыре раза в месяц и, кажется, приходим к тому, чего мы все хотели в идеале. На одном из последних спектаклей Иван Орлов (он мой партнер в этой работе) сказал после репетиции с музыкантом Никитой Чайкиным, что вот теперь мы, похоже, сможем изменить мировоззрение детей: после спектакля они уйдут другими, их восприятие будет расширяться. Полина Стружкова – настоящий боец, ее работа – важная миссия.
– Вы принимаете участие не только в ее спектаклях, но и в мастер-классах, представлениях “Бродячего театра”.
– Скажу честно: я побаиваюсь детей. Я добровольно беру на себя роль “подсадной утки” Полининой армии. Знаю, что нужно относиться к детям как к взрослым. Я получаю удовольствие от общения с ними, когда играю и “Детский сад стихов”, и “Сказки из маминой сумки” Марфы Горвиц. Дети обладают верой и прибавляют смысла тому, что ты делаешь. Это дорогого стоит. Всегда ощущаешь победу, когда они приходят закрытыми, а уходят рас-крепощенными. Одно из наших представлений с Полиной было посвящено мечтам. Участница, маленькая девочка, сказала, что она хотела бы научиться сама одеваться и раздеваться. Несколько лет назад на фестивале “Большая перемена” мы ездили в детский дом для детей с ДЦП. Мы вместе придумывали праздник. Дети – генераторы идей. Они придумывали замечательно. Один мальчик захотел быть драконом. И у него это очень хорошо получилось. Не было ощущения, что дети больные. Театр, безусловно, может помочь исцелению.
– Мы говорили о лабораториях. Вы ездите в другие города на показы и читки?
– Мы с Полиной участвовали в Лаборатории Романа Феодори в Красноярске, там мы провели читку и первый мастер-класс. Потом повторили его в Лысьве. Спасибо Олегу Лоевскому, он делает очень важное дело.
– Сейчас вы снимаетесь в многосерийном “Тихом Доне” у Сергея Урсуляка, играете Дуняшу, сестру Григория Мелехова (его играет Евгений Ткачук). Съемки проходят в станице Вёшенской.
– “Тихий Дон” – роман, в котором каждый эпизод является поворотным в судьбе каждого героя. Чувства персонажей гипертрофированы. Плакать, так навзрыд, смеяться и радоваться, так от всей души. Сергей Владимирович добивается от нас максимальной отдачи. Ничего подобного я еще не играла.
– Вас учили каким-то навыкам, чтобы вы прониклись казачьим духом?
– Мы ходили в местный музей, где актрис учили вязать, печь в настоящей деревенской печи.
– Замусоленная от частого употребления фраза: красота спасет мир, кажется, никого не убеждает. Но творческие люди знают, что искусство может быть спасительным. Согласны?
– В моей жизни такую роль сыграла “Золушка”. Я потеряла маму. Когда это произошло, мне хотелось запрятать все свои чувства внутрь, хотя было больно. И тут Марфа Горвиц предложила мне участие в Лаборатории Марата Гацалова в ЦДР. “Золушка” очень сильно совпала с моей жизненной ситуацией. Героиня говорит Принцу: “Твоя мама умерла, потому что она не была бессмертной. Надо жить дальше”. “Золушка” родилась из читки. Благодаря этому спектаклю возникло другое отношение к смерти, к потере, к маме. Мне вообще кажется, что для того и придуман театр, чтобы человек мог посмотреть на свои проблемы со стороны. Ты пропускаешь эти проблемы через себя, как через фильтр, и может наступить облегчение. Со мной было именно так.