“Книга Иова” еще вчера (сегодня другой воздух за окном) была одной из самых жгуче-актуальных – если можно так сказать о вечных текстах. В момент пересмотра отношений российского общества с верой, религией и Церковью, на гребне непонятно куда ведущих перемен и качаний, в период возвращения к индивидуализму, в эпоху культа успеха вопросы, задаваемые ею, высветились перед многими людьми. Действительно, если ты живешь праведно, то почему не богат, не здоров и не счастлив? Почему страдаешь? А чем виноваты невинные младенцы, проливающие слезинку? И – кто отвечает за все? И даже так: есть ли кто-то, отвечающий за все?

“Бога” вокруг нас стало много – Б-г по-прежнему недостижимо высоко. Слово Его священно, однако культура допускает рассуждение о Б-ге средствами искусства. Руслан Кудашов идет по стопам предшественников и рядом с другими творцами. Параллельно с премьерой Большого Театра Кукол в Петербурге видели новый спектакль Эймунтаса Някрошюса “Книга Иова”, показанный в дни фестиваля “Балтийский дом”.

Неудивительно, что за эту часть Завета взялись режиссеры метафорического театра. При этом Кудашов, свободно играющий пластикой актеров, кукол, предметов, субстанций вроде света и дыма, в своем спектакле особо почтителен к тексту: он здесь главный, поскольку разговор идет о Б-ге и даже с Ним. Кудашов заставляет публику прослушать едва ли не всю Книгу – очевидно, как проповедь в храме на хорошо знакомую тему. А потому ты можешь иной раз уйти в свои мысли или, скажем, расцветить слова новыми картинами. Что не противоречит сути вещей, поскольку есть немало толкований этого сложнейшего поэтического текста.

Сюжет укладывается в пару фраз. Человек уже достаточно совладал с природой, чтобы открыть Единого Б-га. И вот Б-г однажды зачем-то послушал Дьявола и решил продемонстрировать ему свое могущество, начав искушать праведника Иова. Отобрал богатства, отобрал детей, отобрал здоровье. Иов соблазну не поддался, от Б-га не отрекся, однако посмел отчаянно вопрошать Его о смысле горчайшей участи своей. И лишь когда осознал, что говорит с Непознаваемым, и смирился с этим, получил награду – увидел Б-га. Ну, так сам сказал.

Совершенно ясно, что постановка “Книги Иова” подводит итог трехчастному размышлению театра о самых, быть может, известных книгах Ветхого Завета. К сожалению, я не видела “Екклесиаста”, поэтому лишь могу предположить, что суть трилогии – поиск Человеком смыс-ла/нужности Веры, уж коли она “все равно” присутствует внутри его.

В первом спектакле, позволю себе представить, так: в Познании мира смыс-ла не обнаруживается, ибо оно умножает скорбь; это про голову. В “Песни Песней” действие перемещается в сердце, смысл находится в Любви, но, опять-таки, он сопряжен со страданием.

“Книга Иова” заставляет зрителя метаться между головой и сердцем; впрочем, у кого где гнездится вера с надеждой, отчаяние и гнев, ибо бывает вера от ума. В любом случае – что, может, и прискорбно, но естественно – речь идет о воздаянии за смирение гордыни, о награде, о поощрении. Екклесиаст знал, что все суета сует, но грешник в ТОЙ жизни будет судим. Царь Давид знал, что Любовь божественна, больше боли и все искупает. “Книга Иова” сложнее первых двух, поскольку трудно простецкому уму согласовать в себе существование ужаса и страдания ни за что. Сомнение гложет, ибо нельзя, не получается не верить глазам своим. Глаза спорят и с головой, и с сердцем.

Есть ли Б-г в глазах? Как Его увидеть? “Изнутри”, в бесконечном сетовании, взывании к Нему хоть со скрытым упреком, с мольбой, с благодарностью, – трудно. Эмоции переполняют; доказательств нет. Иов один в центре плоской гладкой поверхности цвета пустыни, никто ему не помощник: ни забранные Б-гом дети, ни Жена (почему никого никогда не волнуют физические и моральные мучения женщины, родившей десять детей, потерявшей их, потом опять родившей десять детей?), ни друзья, ни Дьявол в разных обличьях. Ни даже ангелы с пустым в данном случае напоминанием о Вере, Надежде и Любви, поскольку лепят из праха – буквально: из земли, на наших глазах – новых верующих, надеющихся, любящих, обреченных страдать.

Но “снаружи” увидеть Б-га непостижимым образом оказывается возможно. И вот пустое пространство (ибо познал Иов и суету, и любовь, и страдание, и искушение – и все отринул), самые простые, базовые, вещи: хлеб, земля, фигурки-”куколки” божьих тварей, жесты – все становится больше себя самого и выражает абстрактное. Как это получается у Руслана Кудашова, решительно непонятно.

Особняком стоит Книга. Это форма основополагающей абстракции, воплощение Духа. И вдруг она истекает кровью, будто Книгу можно ранить. Так мы убеждаемся: Книга – живая. Только это со-страдание, со-чувствие и видит Иов, черпая в нем поддержку. Кровоточащая книга – в руках каждого из детей Иова, чьи тела сначала поглощены жестокими черными разверзшимися квадратами – всосаны ими, будто капли безликой воды, а затем возвращены Иову как видения.

Они протягивают отцу клочки прежней жизни – разорванную семейную фотографию, и начинают звучать имена, очевидно, погибших… И вдруг мы понимаем, что речь уже идет о богоизбранном народе, среди которого, безусловно, как и в народах других, есть и праведники, и грешники, но гора жалкой обуви в истории цивилизации означает Холокост.

Земля встает дыбом от страданий, но неведомая сила удерживает Иова на ней, чтобы он смирил гордыню. И на белых одеждах праведников возникают буквы еврейского алфавита – это Б-г верующих говорит, а затем формулы и чертежи – это Ноосфера говорит, Б-г ученых, а затем громы-молнии-дождь-снег-лед, звери и птицы – это Природа земледельцев, торговцев, а также детей говорит. Всех создал Б-г, это Гимн.

А значит, “рай”. Умерли все. С этим не поспоришь. “Руку мою полагаю на уста мои”, – Иов, проживший четыреста лет, словно спохватывается в этом финальном жесте: никто не знает, что увидит там, когда здесь наступит тьма.

Не удивлюсь, узнав, что сейчас Руслан Кудашов прицельно перечитывает последнюю книгу Нового Завета – Апокалипсис.