Задолго до показа “Врага народа” Томаса Остермайера, спектакля, объехавшего Старый и Новый свет, было известно, что он является образцом политического театра и предусматривает интерактив – прямой призыв к публике принять участие в дискуссии.

В интервью “Новой газете” режиссер рассказывал о том, как зрители разных стран реагируют на предоставленную им возможность “обсуждать реальность вслух”. Наиболее раскованной оказалась английская, американская и австралийская публика, там традиция высказывать крамольные мысли особенно сильна. В отличие от аудитории Бразилии и Аргентины, где разговор отражал смятение и внутреннюю раздвоенность общества.

Наш среднестатистический зритель инертен, хотя и способен откликнуться на смелую, актуально звучащую реплику. Активный зал, готовый вскочить с места, чтобы прокричать о наболевшем, я видела только раз в жизни – в самом начале перестройки на спектакле Марка Захарова “Диктатура совести”. Тогда никем не спровоцированные выступления свидетельствовали о тектоническом взрыве, о том, что люди перестали бояться. Не случайно одно из программных зрелищ эпохи – первая работа Валерия Фокина в Театре Ермоловой – называлось “Говори…”

Но когда это было? – В прошлом веке.

Я смотрела “Врага народа” 6 октября и, признаюсь, с волнением ждала момента, когда зрителей призовут к обсуждению происходящих на сцене событий. На вопрос: кто поддерживает доктора Стокмана? – поднялся лес рук. Первое выступление оратора с балкона показалось “подсадкой”. Но чем дальше, тем активнее становился зал. Самое поразительное, что провокативный режиссерский прием оказался не просто подхвачен публикой, но и продолжен, доведен до логического (или алогичного) конца. Из зала раздался призыв выйти на сцену и поддержать доктора Стокмана. Пустели кресла, треть партера двинулась на подмостки. Одна из зрительниц бросилась целовать артиста Кристофа Гавенду, исполняющего главную роль. Настоящий митинг начался именно здесь. Кто-то говорил об атмосфере тотальной лжи, в которой виновато сплоченное большинство. Кто-то возражал, что виноват каждый. Зал парировал митингующим: “Говорите за себя!” Интересно, что вышедшие на сцену общались с актерами, которые были растеряны и изо всех сил пытались оставаться “в образе”. Так, на рассуждения о пьесе Ибсена известного театрального критика артист Инго Хюльсман, играющий мэра, скептически спросил: “А кто такой Ибсен? Я не знаю такой пьесы”. Мне особенно понравился призыв, обращенный к Стокману: “Желаю вам сил в отстаивании себя!” Все это было похоже на хэппи-энд, где справедливость торжествует. В этот вечер взрослые вели себя как дети, дружно спасавшие криками полюбившегося героя.

“Вы не хотите посмотреть пятый акт?” – неуверенно спрашивали артисты. – Если хотите, вам лучше покинуть сцену”. Они знали, о чем говорили.

В первой сцене последнего действия в Томаса Стокмана летят шары с краской, разбиваясь, они заливают лицо и одежду, оставляя пятна на стенах. pureprotein купить От расправы не уйти, не спрятаться. Замаранный Стокман, скрючившийся в три погибели, забирается в щель между креслами и холодильником. Остермайер ставит очень жесткий по отношению к главному герою финал. Замараны не только лицо и одежда, но и честь. Стокман дважды ошельмован, сначала озверевшей толпой (роль “толпы”, впрочем, выполняют персонажи спектакля, включая родного брата), а затем тестем, загоняющим Стокмана в угол постыдной сделкой. Этот доктор не сможет произнести ибсеновскую фразу: “Самый сильный человек на свете – тот, кто наиболее одинок”. Он устал быть героем.

Однако публика, пережившая подъем духа, радостное чувство единения, отказывалась верить в плохой конец. Казалось, навсегда высмеянная строчка Окуджавы: “возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке” материализовалась в стенах Театра Наций, откуда никто не хотел уходить.