Разговор об эпохе

• Сцена из спектакля “Рыжий” Фото А.ХАРИТОНОВАСтажерская группа “Мастерской Петра Фоменко”, вдохновляемая режиссером Евгением Каменьковичем, сделала попытку возрождения жанра поэтического представления, выпустив на Малой сцене спектакль “Рыжий”. Трагическая судьба поэта-современника стала поводом для театрального разговора о восьмидесятых-девяностых годах прошлого века.
Екатеринбургский поэт Борис Рыжий покончил с собой в 2001 в возрасте Лермонтова. В биографии Рыжего не разглядеть ничего, что объяснило бы неодолимую тягу молодого человека, чемпиона города по боксу, к смерти: “…я в этот мир пришел, чтоб навсегда проститься”. Ничего, что приоткрыло бы истоки зачарованности ею, вытоптавшей в его творчестве назойливый лейтмотив (“Смерть на цыпочках ходит за мною, / окровавленный бант теребя”). Ни намека, откуда эти прогулки “со смертью-одноклассницей под ручку”, увенчанные петлей на собственном балконе и запиской с пронзительным финалом: “Я всех любил. Без дураков”.
Между тем, именно тогда литературный успех вплотную приблизился к младшему научному сотруднику института геофизики Уральского отделения Академии наук, автору диссертации “Глобальная проблематика сейсмичности России”. Он публиковал стихи в журналах “Звезда”, “Урал”, “Знамя”, успел стать лауреатом двух премий – “Антибукер” (номинация “Незнакомка”) и “Северная Пальмира”. Вел рубрику “Актуальная поэзия с Борисом Рыжим” в екатеринбургской газете “Книжный клуб”. На международном поэтическом фестивале в Роттердаме Рыжий стал несомненным открытием: “Молодой уральский поэт с большими серыми глазами, шрамом на щеке произвел фурор на европейском Парнасе”, – изрек корреспондент ВВС. В 2000 году “Пушкинским фондом” был выпущен сборник стихов Рыжего “И всё такое…”. Следующий – “На холодном ветру” вышел уже посмертно.
…Актеры-стажеры “Мастерской Фоменко” вознамерились предпринять музыкально-поэтическое путешествие по местам юности Бориса Рыжего и даже создали по весне специальный “железнодорожный маршрут” в прошлое: Екатеринбург-Свердловск-Екатеринбург. Зрителей сопровождает лихо накрашенная проводница (Наджа Мэр), дежурным безликим голосом предлагающая чай, бутерброды, шашки, нарды и объявляющая остановки: Общежитие, Промзона (Вторчермет), Парк культуры и отдыха имени Маяковского, Крыша, “Санта-Барбара”. Зрительские ряды плавно вращаются, доставляя немногочисленную публику к месту очередного фрагмента провинциальной жизни девяностых. А там – зачуханные девушки в бигудях и халатах перед стареньким телевизором, парни в обвислых трениках, позвякивающие бутылками в авоськах, очереди неведомо за чем, алкаши на лавочках в парке, столк-новения с ментами, объяснения в любви на крыше под проливным дождем и тому подобная романтика.
У Бориса Рыжего в спектакле несколько ипостасей – влюбленный поэт, неуправ-ляемый поэт, неприкаянный поэт, человек дна. Воплощают их, и обаятельно, и залихватски, сразу четыре исполнителя – Юрий Буторин, Дмитрий Рудков, Василий Фирсов и Иван Вакуленко. Так некогда множили героя знаменитые поэтические представления Таганки – “Послушайте!” (пять Маяковских) или “Товарищ, верь…” (пять Пушкиных). Многие стихи Рыжего положены на музыку – за музыкальную сторону постановки отвечал Сергей Никитин, собственно, сама идея создания этого спектакля принадлежала ему.
И все-таки спектакль “Рыжий” получился не о поэте Рыжем и не о поэзии. Актеры вместе с режиссером Юрием Буториным, а вслед за ними и руководитель постановки Евгений Каменькович, оказались несомненными заложниками оксюморона Бориса Рыжего “Как хорошо мы плохо жили” – строки, сделанной подзаголовком спектакля. Это причудливое ностальгическое высказывание и стало сверхсюжетом нынешних “путевых наб-людений” театра. Вглядываясь в короткую поэтическую судьбу и недоумевая по поводу добровольно прерванного полета, актеры – почти ровесники Рыжего – невольно идеализируют разгульные и нищие девяностые годы. Вместо поэта в герои спектакля выходит эпоха – и не вполне по заслугам.
У зрителя, однако, остается программка, в которой напечатано с десяток стихов Бориса Рыжего. Они придают вечеру, проведенному в “Мастерской Фоменко”, и, кстати сказать, чувствам той эпохи, несколько иные объем и измерение.
“…Жалуйтесь, читайте и жалейте,
греясь у огня,
вслух читайте, смейтесь, слезы лейте.
Только без меня.
Ничего действительно не надо,
что ни назови:
ни чужого яблоневого сада,
ни чужой любви,
что тебя поддерживает нежно,
уронить боясь.
Лучше страшно, лучше безнадежно,
лучше рылом в грязь”.

Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена» №10 за 2010 год.