Безукоризненная “французскость” спектакля “Женитьба Фигаро”, привезенного в Москву Чеховским фестивалем, интригует, захватывает, покоряет. В чем ее секрет? Кажется, галльская “прекрасная ясность” (так определил на страницах “ЭC” особенность спектаклей “Комеди Франсез” А.В.Бартошевич) обретается на кончиках пальцев артистов, в звучании их голосов, в складках занавеса, ненавязчиво сочетающего в своем рисунке цвета французского флага. Тайну обаяния постановки режиссера Кристофа Рока трудно разгадать, но можно попытаться приблизиться к ней через описания.

В одном из интервью (беседа с Изабель Бараган) Кристоф Рок назвал женщин “доминирующими” в “конструкции” пьесы Бомарше. То же можно сказать и о соотношении сил в спектакле. Каждая из актрис, занятых в “Фигаро”, обладает личностной индивидуальностью, и всех их объединяет чувство единого театрального стиля. В этом ансамбле исполнительниц каждая солирует, но не за счет другой.

В коротко стриженной светловолосой чуть угловатой Сюзанне – Анн Кеслер совсем нет ни томного расчетливого кокетства, ни пресной простоты. Ее движения свободны – она широко размахивает руками при ходьбе – и одновременно чрезвычайно остры, точны, уместны. Озорное, мальчишеское начало сочетается в Сюзанне с самой изысканной женственностью: достаточно вспомнить, как изящно эта героиня носится, “летает” по сцене, распрыс-кивая духи, в эпизоде первого переодевания Керубино. Каждый момент существования Анн Кеслер в спектакле наполнен заразительной энергией. Когда Граф пытается усадить в кресло якобы потерявшую сознание Сюзанну (как известно, там, под брошенным платьем, прячется Керубино), безжизненно лежащая на руках Графа героиня вдруг пружинисто отталкивается от спинки кресла, легко соскакивает на пол и тут же заявляет, что ей уже лучше. Неизменная готовность принимать решения и по-женски тонко действовать определяет эту Сюзанну.

Мартин Шевалье – мастер произнесения монологов. Этот талант актрисы рождает даже некую симпатию к ее вздорной героине Марселине, гладко причесанной статной даме в строгом костюме рубежа XIX-ХХ веков. Взывает ли она к мести, рассуждает ли о несправедливости женской доли или сообщает о пробудившейся в ней симпатии к невесте сына, она делает это сдержанно и элегантно. Мартин Шевалье доносит мысль, идею не только через слово, но в каждом повороте головы, жесте.

Вероятно, актрисе Эльзе Лепуавр, играющей Графиню, подвластны роли трагических героинь Расина и Ануя: это видно по ее работе в “Фигаро”. Графиня говорит мягким грудным голосом, ее движения широки и благородны. Величие сочетается в ней с утонченностью и хрупкостью, строгость – с эмоциональностью. Пожалуй, только истинная француженка способна пасть ниц с таким чувством собственного достоинства, как это делает Графиня, пытающаяся удержать взбешенного Графа после ссоры из-за Керубино. Кристоф Рок не случайно назвал Графиню “сердцем пьесы”. Она искренне, глубоко переживает неблагополучие своего брака, однако Эльзе Лепуавр не изменяет ни чувство формы, ни чувство юмора: она органично существует в комических перипетиях сюжета Бомарше.

В постановке “Комеди Франсез” женщины ведут интригу, создавая союзы или соперничая. Мужчины же, пусть порой отступающие на второй план, оказываются достойными тех блистательных партий, которые разыгрываются ради них. Белокурый Керубино – Бенжамен Юнгерс лукав: молодой человек как будто играет в трогательность и робость. Его игра забавна, но не нарочита. Даже когда Керубино с придыханием и страданием в голосе исполняет для Графини романс собственного сочинения, он выглядит достаточно мужественным.
Граф – Мишель Вийермоз убелен благородными сединами, но не утратил живого блеска в глазах. В нем есть что-то от эстетики оперетты в лучшем, классическом ее варианте. Взлетающие в удивлении брови, округляющиеся глаза, чуть утрированные интонации: Мишель Вийермоз использует сочные фарсовые краски в отнюдь не фарсовом спектакле. Граф соединяет искрометное жизнелюбие, страстность и неподдельный аристократизм. Его эксцентричные выходки подбрасывают дров в костер интриги, поддерживают на сцене нужную температуру.

Главный герой – Фигаро Лорана Стокера подкупает цельностью, мягкой лиричностью, иронией и едва заметной печалью. Фигаро – персонаж, прежде всего, убедительно говорящий. Вероятно, поэтому он остается одним из кумиров своей страны. Любовь французов к слову стала общим местом. Кристоф Рок и исполнители спектакля заставляют взглянуть на приведенный трюизм свежим взглядом: они раскрывают мощную действенную силу слов Бомарше. В этом смысле любопытно различие между двумя актами постановки Рока. Казалось бы, второе действие, наполненное стихией праздника-карнавала, переодеваниями, квипрокво, должно быть более театральным, чем первое. Однако акт первый с его порой почти статичными мизансценами, скрупулезно простроенными и виртуозно разыгранными монологами и диалогами ничуть не менее увлекателен. Что же касается непосредственно Фигаро, то его знаменитый труднейший монолог, в котором он рассказывает о своей судьбе, удался. Спаянные точной мыслью и сдержанной эмоцией Стокера в динамичное сценическое высказывание, реплики Бомарше обретают объем современности, жалят, вызывают сопереживание.

Кристоф Рок, избегающий, по его собственным словам, “четких формулировок” и броских концепций, максимально устранил свое присутствие в спектакле. Однако именно он создал прекрасную систему координат, время-пространство игры.

Артисты одеты в костюмы разных столетий: яркое платье Сюзанны напоминает о моде 50-х годов XX века, строгий костюм Марселины, как уже говорилось, о предыдущем рубеже столетий, а характерная ленточка, собирающая волосы Графа, – об эпохе Просвещения. Безусловно, создатели постановки помнят о том, когда была написана пьеса о безумном дне в доме Графа Альмавивы. Однако они не ставят перед собой исторических задач: в “Фигаро” Кристофа Рока гораздо важнее психологический, общечеловеческий пласт комедии Бомарше, ее головокружительная интрига. И все же “Век Разума” дает о себе знать – в широком современном контексте. По мнению признанных теоретиков культуры, корни важнейших сегодняшних проблем, связанных с правами и свободами человека, коренятся в эпохе Просвещения: в каком-то смысле все мы пожинаем сейчас ее плоды. Об этом вдруг вспоминаешь на начисто лишенном снобистской высоколобости спектакле “Комедии Франсез”. То, насколько естественно звучат в устах наших современников реплики, проникнутые “просвещенческим гуманизмом”, вызывает счастливое удивление.

Помимо исторического, в спектакле есть карнавальное временное измерение. Когда добродушный, уморительно заикающийся старичок Бридуазон (Мишель Робен) появляется на празднике в костюме скелета, невольно приходят на ум шекспировские строки: “А завтра – что ж! – придет конец веселью и вину. / Конец шуту и королю, и глупости, и уму”. (Кристоф Рок, служивший актером в “Театре дю Солей” Ариан Мнушкиной, как режиссер начинал с Брехта и Шекспира, в частности, ставил “Как вам это понравится” и “Двенадцатую ночь”.) Легкость “Фигаро” отнюдь не означает одномерности; тональность, атмосфера постановки многослойны.

Временная свобода соответствует в спектакле пространственной. Здесь даже не заданы общие правила игры! Например, можно пытаться попасть в “комнату” через двери, высящиеся в пустом пространстве, вне стен, а можно их попросту обойти. Впоследствии же оказывается, что эти двери не открываются, как им положено, а… стремительно сворачиваются в трубочку – вверх-вниз, с дразнящим щелчком.

В эпизоде облачения Керубино в женский наряд из-под колосников спускаются роскошные дамские платья и застывают над сценой. В этом их странном парении, да и вообще в условном, аскетичном декорационном решении спектакля есть своеобразная мистика. Она как будто укрупняет действие, переводя его в небытовое измерение, обостряет интригу, добавляет происходящему ощущение нестабильности, зыбкости. Сцена разговора Графини, принимаемой за Сюзанну, с Графом в саду и вовсе обращается в фантасмагорию. Беседа супругов происходит в полумраке на фоне “зеркальной” карусели: ее нижний и верхний орнаменты представляют отражения друг друга. В таком антураже тема двойников и переодеваний обретает особое звучание: Кристоф Рок вводит мистические элементы в “Фигаро” с остроумием и умеренностью.

Петр Наумович Фоменко, ставивший в “Комеди Франсез” “Лес” А.Н.Островского (некоторые исполнители “Фигаро” известны Москве по тому спектаклю), любит рассуждать о том, что чем более спектакль национален, тем более он интернационален. Когда постановщик сочетает бережное отношение к театральным традициям, точное и ясное ощущение себя внутри культуры своей страны и чуткость к биению пульса современности, вероятно, спектаклю не нужен перевод – как “Фигаро” Критофа Рока.

Галина ШМАТОВА

«Экран и сцена» № 19 за 2010 год.