В популярной детской передаче лет тридцать назад звучала задорная песенка: “С одной стороны, мы дома сидим, с другой стороны – мы едем”. Она вспоминалась на закончившемся недавно “NETе” (Новом Европейском Театре). Его арт-директора Марина Давыдова и Роман Должанский в бесконечных поездках на европейские фестивали обрели бесценный опыт, который позволяет им всякий раз сочинять свой интересный сюжет внутри ежегодной программы. Благодаря этому московские театралы могут расширить кругозор и, не выезжая из столицы, обогатиться новыми впечатлениями. Тема “NETа” по-английски формулируется – “Staging abroad”, что вольно переводится “Ставим за границей”. Идея проследить, что получается, когда режиссер из родных пенат отправляется на рандеву с чужим театром, только на поверхностный взгляд может показаться формальной. Оглядываясь назад, без труда обнаруживаешь, сколь важен и плодотворен для нашего театра “копродукт”. При желании можно вести генеалогию с “Арта” Ясмины Резы, инициированного Конфедерацией театральных союзов, пригласившей французского режиссера Патриса Кербрата, а в качестве последней явной удачи вспомнить “Метод Гренхольма” Жорди Гальсерана Театра Наций в постановке болгарина Явора Гырдева, которым, кстати, и открылся нынешний “NET”. Однако миграция режиссеров – закономерный путь и для Запада.Подтемой фестиваля стал уместный в год 150-летия великого классика мотив “Чехов без берегов”.
Димитр Гочев, болгарский режиссер, давно работающий в Германии, – имя для нас новое. Хотя берлинский “Дойчес Театр”, где он поставил “Палату № 6”, врезался в память замечательной “Эмилией Галотти” Михаэля Тальхаймера, пять лет назад показанной на “NETе”.
Режиссер говорит, что для него было существенным освободить спектакль от декораций. Он сознательно уходит от душного, зловонного и жестокого мира забытой Богом больницы-тюрьмы. “Палата” идет на пустой сцене. Роль оформления сведена к дыму, время от времени заволакивающему актеров, и световой аппаратуре, в какой-то момент спускающейся с колосников. Гочев – не только режиссер, но и драматург спектакля. Текст самого рассказа сведен к минимуму, зато персонажи “Палаты” говорят монологами и репликами из многих чеховских пьес. Таким образом, среди обитателей сумасшедшего дома оказывается эксцентричная дама, сочетающая черты Аркадиной и Раневской, и девушка в фате (при желании в ней можно узнать Соню из “Дяди Вани”). Нервный молодой человек с всклокоченными волосами (очевидно, герой “Палаты” Громов) темпераментно произносит монологи Пети Трофимова и Вершинина. В главном герое Рагине (его играет выдающийся артист Самуэль Финци) “живет” Чебутыкин. Рефлексия, стыд по умершему по его вине больному сменяются горьким выводом: “мы не существуем, а только кажется, что существуем…”
Гочевская “Палата” сродни метафизическому “дну жизни”, где царят хаос и одиночество. Этот хаос затягивает Рагина, как в воронку, из которой нет пути назад. Единственный персонаж, противостоящий безумию – Никита, но вовсе не тупое животное со страшными кулаками, безжалостно расправляющееся с больными, а приветливая, улыбчивая тетка с нарумяненными щечками, одетая в форменное платье. Чем-то она напоминает Анфису в “Трех сестрах” Кристофа Марталера, упивавшуюся казенным жильем и казенным коштом. Никита играет эпическую роль рассказчицы. Нормальность по Гочеву – спасительная способность не думать, не слышать человеческих страданий.
Финский режиссер Кристиан Смедс поставил “Вишневый сад” неподалеку от Вильнюса – в традиционном месте загородных дач, где, несмотря на растущие не по дням, а по часам коттеджи, еще сохранились старые деревянные дома. В одном из них и играют спектакль, действо при помощи сложной аппаратуры может транслироваться на расстояние. На “NET” привезли “Living-of” – аудиовизуальную инсталляцию, сочиненную в процессе репетиций “Сада” (совместный проект Смедс Ансамб-ля и Аудронис Люга Продакшн).
Смедс, как и Гочев, разобрал пьесу на кусочки паззла, и мы можем лишь догадываться о результате. Ясно, что это вольная фантазия, в которой разные поколения литовских артистов показывают эскизы образов, комментируя роль личным высказыванием о Чехове и о себе. Юозас Будрайтис меланхолично скручивает свои “вишневые” цветы из “обороток” отслуживших текстов, размышляя о Чехове: “торги назначены на 22 августа, а в этот день умер Тургенев”. Спустя некоторое время, в момент, когда артист появится с авоськой с керченской сельдью и анчоусами, просто дух захватит и сердце дрогнет: Будрайтис – идеальный Гаев. Режиссеру Йонасу Вайткусу несимпатичен Лопахин, как и многое в окружающей действительности. “Все осталось по-прежнему”. Один из самых щемящих эпизодов разворачивается в комнате, стены которой увешаны фотографиями ушедших, но дорогих сердцу людей – артистов, режиссеров, художников. Среди них – портреты Тарковского, Высоцкого. У старшего поколения – свой утраченный “Вишневый сад”.
Молодежь видит в персонажах свое. “Как это сказать старику: хоть бы ты поскорее подох”, – удивляется исполнитель роли Яши. Алдона Бендорюте сравнивает свою Варю с Соней Серебряковой, обе не могут жить без работы. Раса Самуолите, кажется, завидует безоглядности, с которой Дуняша отдается любви.
Обаяние “инсталляции” в том, что ее создатели сумели уловить и передать воздух поэзии и творчества. Эти любовно снятые репетиции самоценны как документ, хранящий душевные воспоминания. Было бы здорово увидеть и сам спектакль Кристиана Смедса. Думаю, найти “имение Раневской” под Москвой – не такая уж сложная задача.
Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ
«Экран и сцена» № 22 за 2010 год.