Тщета и ловля ветра

Вместо середины тридцатых годов XIX века, как в романе Томаса Манна, события в спектакле “Будденброки” начинаются спустя десятилетие. Великолепный новый дом давно куплен и обжит, дети-школьники подросли и готовы к вступлению в брак и в фамильное дело, родители занимают твердое положение в обществе, коммерции и политике, а поколение дедов и финал их жизни автором инсценировки и постановщиком Миндаугасом Карбаускисом решительно отсечены. Многонаселенный, во многом автобиографический роман Томаса Манна, принесший ему Нобелевскую премию, на сцене Молодежного театра оказывается удивительно малолюдным. Семейная сага, урезанная на целое поколение, воплощается всего в одном десятке персонажей. При кажущемся равноправии героев интерес режиссера явно сосредоточен на Антонии Будденброк (в оживленно-открытом исполнении Дарьи Семеновой) – именно ее небезразличный взор ревностно наблюдает за “историей гибели одного семейства”.
Высокие своды протестантского храма, какие-то ломаные геометрические арки – то ли деревянные перекрытия, уже точимые жучком и тлением, то ли железные балки, отмеченные уверенным наступлением ржавчины. Под этими сводами звучит много музыки, шагов, слов, цифр. Под этими сводами выталкивают в жизнь, в замужество, в коммерцию, в смерть.
Слово “род” здесь почти отождествляется со словом “рок”, вполне, впрочем, рукотворным: заботы о поддержании репутации семьи и фирмы, бесконечные личные жертвы (ничего по велению сердца, над всем нависает долг) – только обусловливают и приближают упадок. Натужная эволюция, искусственно направляемая в единственное русло, оборачивается вырождением.
Вольнолюбие будто придавлено увесистой тетрадью с золотым обрезом – семейная хроника заставляет задумываться: а что будет начертано под твоим именем? Как проявишь себя ты, окажешься ли достойным звеном единой будденброковской цепи?
Трехчасовой спектакль Миндаугаса Карбаускиса весьма энергичен, в противовес раздумчивой меланхолии романа, от которой сохранены лишь многословие да образ бесконечного кружения и метания героев, их то робкие, то уверенные проходы из глубины к авансцене и обратно. События несутся с сокрушительной быстротой, годы пролетают, как единый миг: на смену кедам приходят туфли на шпильках, затем джинсы вытесняются брючным костюмом, и, наконец, майка уступает место белой блузке – два замужества Тони Будденброк и два ее развода (первый раз возвращается в отчий дом со свернутым ковром, второй раз уже совсем по-взрослому, с чемоданом) следуют почти молниеносно. Порой уточняется: “То, о чем рассказывается дальше, происходило тогда-то…”, только успевай сопоставлять годы. Очередной эпизод (а сцепки между ними – торжественная музыка, ее величие прямо-таки довлеет над спектаклем) не однажды открывается почти библейской репликой: “И сказал Будденброк…”
Из немногих выведенных на подмостки персонажей романа трое бессловесны. Молчит скрюченная и преданная служанка Ида (Татьяна Матюхова), молчит, накрывая на стол, отпаривая одежду или уводя отошедших в мир иной прямиком в фамильную портретную галерею. Молчат жена Томаса Будденброка Герда и их сын Ганно, далекие от будденброковских терзаний, целиком сосредоточенные на музыке, бесстрастные и равнодушные к прагматизму окружающего мира.
События концентрируются вокруг Консула и его жены (моложавая Консульша в исполнении Ларисы Гребенщиковой выглядит серым кардиналом этой семьи), а также их детей – Томаса, Христиана и Антонии. Лавина романного повествования, как и столкновения, и ссоры, выплескиваются на зрителя преимущественно из уст этих троих. С годами груз ответственности за фирму делает все более грузной фигуру Томаса (Илья Исаев); все легкомысленнее жонглирует собственной жизнью, соря унаследованными деньгами, вихлявый Христиан (Виктор Панченко), “паршивая овца” семейства; все фанатичнее грезит былым могуществом распадающейся семьи неизменно подтянутая (на обязательных шпильках), но полная все той же ребячливости Антония – убежденный борец за благородство обликов и интерьеров.
А конец предопределен – все они отойдут в фамильную галерею и замрут на групповом портрете. Одинокая Тони на время останется под мрачными сводами дома-кирхи сокрушаться тому, как обманывает жизнь, паковать фарфор и, будто Пимен местного значения, вспоминать взлеты и падения, просчеты и жертвы своей семьи, которые навсегда в прошлом.
Большую часть спектакля отмахиваешься от досадного ощущения, что пожертвовавший многими персонажами, сюжетными линиями и историческим фоном режиссер лишил тебя чего-то очень дорогого и ценного, отважившись отмести, скажем, вечно голодную родственницу Будденброков Клотильду, пансионную наставницу Зеземи Вейхбродт, младшую сестру Тони – Клару с мужем, рижским пастором Тибуртиусом, не говоря уже о первом чувстве героини – Мортене Шварцкопфе. И все же к финалу проясняется, что столь лаконичными средствами, минимальным количеством действующих лиц Миндаугасу Карбаускису, казалось бы, взирающему на своих героев с заинтересованной прохладцей, удалось вывести на сцену отнюдь не дайджест романа, а подлинную сагу очередного “захудалого рода”. Два исполнителя – Дарья Семенова и Илья Исаев берут на свои плечи всю тяжесть замысла и воплощения – им оказывается по силам передать манновский круговорот тщеты в истории, когда за взлетом следует неизбежный крах; насколько быстро – вопрос времени. Возможно, интонация режиссера, не обвинительная, но и не сочувственная, столь спокойна и отстранена, сколь крепко его понимание, что мир издавна и навсегда обречен этому круговороту. Ибо, как сказано в Экклезиасте, “все – тщета и ловля ветра”.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена» № 3 за 2011 год.