Постановка Римаса Туминаса “Mistras (Мастер)”, созданная им в родном Малом театре Вильнюса, открывала программу “Маски Плюс”. Так вышло, что этот первый спектакль подпрограммы “Новая пьеса” оказался прелюдом еще одной акции – подпрограммы “Польский театр в Москве”, на самом первом шаге объединившим собой все масочные начинания этого года.“Mistras”, вписанный художником Адомасом Яцовскисом в величественно романтическое, но отчетливо пошедшее трещинами пространство (выцветшая роспись округлых покосившихся стен), поворачивается к зрителю разными сторонами и мерцает множеством оттенков. Вперед выступают интеллектуальные игры ума и зауми и отчетливый привкус пародии, столь характерный для режиссуры Римаса Туминаса.
Драматург Мариус Ивашкявичус писал пьесу специально для вильнюсского Малого театра и в самом тесном сотрудничестве с постановочной группой. Темы “Мастера” подхватили темы “Мадагаскара” того же Ивашкявичуса (лет пять назад этот спектакль показывали в Москве) и составили полновесную дилогию. Ее лейтмотив – место маленького государства, такого как Литва или Польша, на карте Европы и их соседство с Россией, зависимость от России.
В день перезахоронения Наполеона в Доме Инвалидов (1840 год) на парижской улице встречаются поэт Адам Мицкевич (Йокубас Барейкис) – он безмолвно застыл в нише постамента будущим памятником самому себе – и польский религиозный философ-мистик, визионер и пророк Анджей Товяньский (Рамунас Циценас), родившийся в один год с нашим Пушкиным, полагавший, что провидение действует через посланцев Бога, таких, как Наполеон и он сам. Пьеса выстроена во многом схоже с “Берегом утопии” Стоппарда – с опорой на реальные события и биографии, но не без иронического прищура. Действие разворачивается в салоне повелительной Жорж Санд (Габриеле Туминайте-Радвинаускене) и унылом эмигрантском доме Мицкевича, а действующими лицами помимо них являются простоволосая душевнобольная жена поэта Целина (Гинтаре Латвенайте), их чопорная служанка Ксавера (Валда Бичкуте), фанатичная приверженка идей Товяньского, тучный Оноре де Бальзак (Аудрюс Бружас), чахоточный Фредерик Шопен (Мантас Вайтекунас), вертлявый изобретатель социализма Пьер Леру (Леонардас Победоносцевас) и американская феминистка Маргерит Фуллер (Инета Стасюлите). Практически все – яркие карикатуры.
Влияние на Адама Мицкевича товянизма, проповедовавшего польское мессианство, было и впрямь чрезвычайно велико. Автор пьесы “Mistras” полагает, что соотношение исторической правды и художественного вымысла в его сочинении примерно 80/15; 5 процентов, отведены, вероятно, на непредвиденное, на мистику.
Товяньский в исполнении Рамунаса Циценаса среди этого разноперого салонного общества не столько Мастер, сколько духовный наставник – но лишь до той поры, пока им очарованы и не желают разглядеть шутовства и фиглярства, шарлатански-гипнотизерских замашек. А их в спектакле Туминаса предостаточно – скажем, каждый выплеск энергии этого приземистого, суетливого человека, будь то пафосная тирада или попытка лечения нервов жены Мицкевича, завершается пародийным поеданием пригоршнями шоколадных конфет для восстановления сил.
Постепенно у Мицкевича с Товяньским намечается охлаждение в отношениях, а затем трещина расхождений становится все шире, влияние последнего ослабевает, хотя за пропаганду товянизма Мицкевич в 1845 году был даже отстранен французским правительством от чтения лекций. И все же Адам Мицкевич, еврей по материнской линии и поляк по отцовской, родившийся в Белоруссии и учившийся в Литве, не один год живший в России, а затем в эмиграции в Германии, Швейцарии, Италии, Франции, продолжает считать своей родиной Польшу и собирает так называемый “легион” из двенадцати единомышленников в трагикомической надежде отвоевать страну у русских.
Если что и идет во вред этой чрезвычайно театральной и изобретательной постановке Римаса Туминаса, обрамленной сочинениями Шопена (музыкальное оформление Фаустаса Латенаса), возродившего на романтической основе прелюдию, так это обилие слов. Второй акт попросту тонет в монологах, за смыслом которых уследить не успеваешь, ибо перевод в наушниках порой заглушается собственно сценической скороговоркой. После спектакля, однако, вспоминаются не громоздкие сентенции Товяньского, но худосочный Фредерик Шопен, примерно варящий у Жорж Санд кофе, многочисленные чемоданы Бальзака, отбывающего куда-то на Украину, и сам Мицкевич, мечущийся между женой, любовницей и Идеей, вторично застывающий в финале монументом, каким сделала его история, расставив памятники в Варшаве, Львове, Познани, Бресте, Кракове, Гданьске, Минске, Вильнюсе и прочих городах мира.
Заявленная драматургом и режиссером тема – тема национальной самоидентификации – из тех, о которых обыкновенно вещают с кафедры или трибуны. Римас Туминас – а для него повод разговора, несомненно, важен, делает ее предметом театральной игры – не исповеди, не проповеди, а именно игры. И в этой мерцающей игре обнажается в полной мере хрупкость темы, ее тревожная ранимость. Оказывается, что всерьез оберечь ее может только ирония. Потому-то столь неуловимы в спектакле изощренные переходы между пафосом и ерничаньем, возвышенностью и глумленьем. В “Mistras (Мастере)” столько же утверждения, сколько и отрицания.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена» № 7 за 2011 год.