Рэйф Файнс однажды уже обращался к стихотворному циклу “Четыре квартета” американо-британского поэта Т.С.Элиота, записав в 2009 году аудиокнигу. О театральной постановке он задумался во время локдауна. Реальность, в которой человек ограничен не только в перемещениях, но и в информации, реальность, в которой царят сомнения, страхи, предрассудки, показалась ему знакомой по написанным в 1940-е годы строкам Элиота. Испытания же не всегда принимают форму войны?..
Сцена лондонского Театра Гарольда Пинтера открыта и почти пуста: по бокам два незатейливых деревянных стула, слева на таком же заурядном деревянном столе стоит стакан воды и старомодный черный микрофон, сзади – пара больших блоков, выглядящих увесисто и мрачно, как гранитные плиты (художник Хильдегард Бехтлер). Свет в зале приглушен, но не потушен.
За столом вдруг оказывается Рэйф Файнс. Он выходит так тихо, что кажется, появляется из воздуха, возникает из ничего – и уже сидит, словно он здесь давным-давно, словно он здесь всегда. Голову держит прямо, но смотрит куда-то вниз, то ли на пол, то ли на свои босые ноги, то ли на красивые большие ладони, спокойно лежащие на коленях. Он начинает говорить, но ощущение, что не “начинает” – продолжает, будто никогда и не прекращал: “Time present and time past / Are both perhaps present in time future, /And time future contained in time past” (Настоящее и прошедшее, / Вероятно, наступят в будущем, / Как будущее наступало в прошедшем).
Файнс встанет, неспешно пройдется, сядет на пол, поднимется, грациозно взмахнет руками, по-свойски облокотится на стул, невзначай выпьет воды, с интересом посмотрит на блоки и попробует сдвинуть их с места – они легко поддадутся. Затем он снова сядет, встанет, пройдется… Все это – почти не переставая читать. Внешних событий за следующий час с четвертью больше не будет. Вместе с актером будет двигаться по тексту свет – теплый, до неестественности яркий, как внезапный солнечный день посреди зимы, синеватый, как отсвет киноэкрана, почти прозрачный белый – цвет туманного Альбиона, насыщенный красный – вспышка страха, кровь, бросающаяся в голову (художник по свету Тим Луткин). Над словами будет чуть различимо гудеть эмбиент, то громче, то тише, то вдруг рас-паляясь музыкой (саунд-дизайн – Кристофер Шатт).
Даже оставаясь с текстом Элиота один на один и имея возможность его перечитывать, непросто бывает погрузиться и не увязнуть в сложных метафорах, не попасть в силки длинных строк, успеть ухватить постоянно меняющийся размер и ритм. Воспринимать на слух – еще труднее. Но Файнс сможет держать внимание, не иллюстрируя настроение поэта, а будто сам становясь на его место. Он не актер, декламирующий чужие строки. Он актер, играющий автора строк.
Файнс часто обращается в зал, не к кому-то конкретному, но вообще – в публику, во внесценическое пространство, в мир. Его взгляд блуждает – грустный, встревоженный, он иногда зажигается надеждой и находит что-то за пределами видимого, замирает в восторге.
Однажды свет на пару минут полностью погаснет (как не раз случалось во время налетов), и останется только голос. Человеческий голос, исповедальный рассказ. Но затем снова – свет и движение, и даже смех. Элиот ведь не пессимистичен, не сумрачен, он не стремился свести все к нескольким безвыходным выводам, скорее ровно наоборот – даже в угнетающей атмосфере войны он чувствовал приближение мира. В его медитативных текстах нет места отчаянию, разве что – фиксация чужой тоски, нет нравоучений, предостережений и сокрушений о допущенной трагедии.
Сидящий на стуле актер смотрит в зал, произносит несколько слов. Замолкает, опускает взгляд куда-то вниз. Свет мягкими волнами заливает сцену. Время гудит. Ничего не заканчивается – потому что будто бы и не начиналось.
Зоя БОРОЗДИНОВА
«Экран и сцена»
№ 24 за 2021 год.