Большой фестиваль Российского национального оркестра потихоньку становится традицией: в нынешнем сентябре он прошел уже в третий раз. Для отечественной концертной практики такой нон-стоп редкость – на протяжении десяти дней концерты проходят практически ежедневно. Сменяют друг друга дирижеры и солисты, чередуются жанры: звучит не только симфоническая, но и оперная музыка.
Оперный акцент стал заметен, начиная с самого первого фестиваля, проходившего еще на Новой сцене Большого театра. Тогда в концертном исполнении звучала “Волшебная флейта” Моцарта. С тех пор Большой фестиваль РНО успел покинуть театральные стены, но вокал остается одним из его приоритетов.
В нынешнем году в программе фестиваля оперной музыке были посвящены два вечера. Первый из них познакомил российскую публику с родившейся в Болгарии оперной примадонной Веселиной Казаровой. Одна из самых популярных и востребованных меццо-сопрано Европы выступила в Москве впервые. Для первой встречи Казарова выбрала музыку Моцарта и Россини – репертуар, который принес ей всемирную славу.
В первом отделении звучали арии из моцартовских опер-сериа – юношеского “Митридата” и позднего “Милосердия Тита”. В обеих операх Казарова поет мужские партии, в традициях XVIII столетия написанные для кастратов. Этой обаятельной женщине на сцене час-тенько приходится перевоплощаться в мужчин, и роли титулованных андрогинов долгие годы служили ее визитной карточкой. Ее колоратурное меццо отлично подходит и для “брючных” партий в операх Россини, так что в программе концерта собственно женская ария была только одна – рондо Изабеллы из “Итальянки в Алжире” Россини.
Увы, ставка на свой коронный репертуар сослужила плохую службу певице, которая была обречена на сравнение с собой же, только в лучшей форме. Звучание голоса при всем желании нельзя было назвать безупречным: между звонкими верхами и глубокими, очень своеобразно окрашенными низами притаился глухой средний регистр. С этой проблемой незаурядное мастерство вокалистки помогало справиться во время беглых россиниевских колоратур, но было бессильно в кантилене Моцарта.
Назвать московский дебют Казаровой разочарованием было бы слишком сурово. Ее музыкальность и профессионализм все равно внушают уважение. А голос – увы, слишком тонкая субстанция и может временами подводить даже самых блистательных примадонн.
Еще два российских дебюта состоялись неделю спустя, когда настал черед “Опера-гала”. Американский тенор Лоуренс Браунли и его соотечественница сопрано Сара Кобурн пели арии и дуэты из опер Беллини, Россини и Доницетти. Легкий и полетный голос Браунли словно специально создан для репертуара бельканто. Особо хорош был романс Неморино из “Любовного напитка” Доницетти – номер, казалось бы, затертый до дыр, прозвучал светло и поэтично (в концерте эта ария вообще звучит иначе, нежели в опере).
Сара Кобурн оказалась столь же профессиональной и выученной певицей, как ее соотечественник-тенор. В упрек ей можно поставить лишь чересчур явное стремление поиграть в Марию Каллас. Это касается не только особенной окраски голоса, что может быть случайным совпадением, но и своеобразным рубато, когда голос, словно через силу, встраивается в ритм оркестра – ария Эльвиры из “Пуритан” Беллини была воспроизведена будто под копирку с записи Каллас.
Был в этот вечер на сцене и третий певец. За пультом Российского национального оркестра стоял знаменитый в прошлом итальянский тенор Джузеппе Сабатини, завершивший вокальную карьеру и пробующий себя в качестве дирижера. Как и многие певцы с дирижерской палочкой в руках, он являет собой пример внимания и уважения к коллегам на авансцене. Даже огромный симфонический оркестр смиряет свой звук, когда звучит человеческий голос.
Дмитрий АБАУЛИН
«Экран и сцена» № 17 за 2011 год.