Благо осени в Любимовке

• Алексей Бартошевич и Эймунтас Някрошюс в ЛюбимовкеВ начале октября подмосковное имение Алексеевых, “Любимовка”, после длительной реконструкции вновь открыло двери гостям. Восстановлением запущенной и обветшавшей усадьбы на протяжении пятнадцати лет упорно занимался Международный Фонд К.С.Станиславского. Результаты, казалось, превзошли все ожидания, быть может, еще и потому, что встреча была столь долгожданной. Имение утопает в вишневом и яблоневом саду. Свежеотреставрированное крыльцо, новенький настил пола, сверкающие лаком ступени, ведущие на второй этаж в просторный двухъярусный репетиционный зал, побеленные стены. В длинном узком коридоре запах дерева мешается с ароматом яблок. Повсюду, на веранде и крыльце, стоят или сидят на подоконниках раскрытых настежь окон, что-то обсуждают, спорят, смеются молодые люди.
Именно здесь, в историческом здании “Домашнего театра” Станиславского, открылся цикл режиссерских лабораторий. По задумке организаторов эти лаборатории должны стать ежегодными и проводиться известными режиссерами со всего мира. На первую такую лабораторию, проходившую с 4 по 14 октября, пригласили режиссера Эймунтаса Някрошюса, постоянного участника международного фестиваля “Сезон Станиславского”. В “Любимовке” он вместе с литовскими студентами-актерами приступил к репетициям нового спектакля – “Божественной комедии” Данте Алигьери (затем работа продолжится в Вильнюсе). Наблюдать за процессом и участвовать в творческой работе предоставили возможность молодым российским режиссерам, предварительно прошедшим отбор: Анастасии Имамовой, Вере Поповой и Александру Хухлину (мастерская С.В.Женовача), Кириллу Вытоптову (мастерская О.Л.Кудряшова), Семену Александровскому (мастерская Л.А.Додина). Говорят, правда, что кто-то еще из молодых постановщиков в самом начале быстро откололся – не устроили условия.
Что же касается Някрошюса, то для него опыт подобных лабораторий не нов. В Италии он вел серию мастер-классов с французскими и итальянскими актерами, затем у себя дома, при театре “Meno fortas”, состоялась серия мастер-классов для молодых литовских режиссеров и актеров, по ее итогам нескольких человек Някрошюс пригласил участвовать в работе над своим двухчастным спектаклем по К.Донелайтису “Времена года”. Кстати, нынешняя лаборатория не раз заставила вспомнить эту работу. Десять осенних дней в “Любимовке” спустя девять лет так неожиданно срифмовались с десятью весенними днями репетиций в театре “Meno fortas”, условно ознаменовав собой два ключевых для Някрошюса периода – прямо по названиям спектаклей – “Радости весны” и “Благо осени”. Атмосфера творческой мастерской, обстановка (преоб-ладание теплых фактур) отдаленно напомнили репетиционный зал Някрошюса в Литве. В закрытом пустом пространстве из бесед, ранее намеченных эскизов, записанных в толстой рабочей тетради, при минимуме средств Някрошюс создает, складывает по кирпичикам из простейших элементов (ими являются те же базовые материалы: дерево, доска, камень), этюдов свой очень конкретный, емкий и сжатый язык. Именно образ все той же мастерской стал когда-то центральным во “Временах года”, полных ясности и умиротворения, в которых свобода творчества и легкая, свежая энергия молодости били через край. В этом же светлом умиротворении, открытости, благорасположении Някрошюс делился своими впечатлениями от лаборатории с приехавшими в последний день театральными критиками перед показом итогов десятидневной работы в “Любимовке”. Набрав в легкие побольше воздуха, Някрошюс погружается в свои странствия по кругам дантовской комедии, блуждая между Адом и Раем.•  Любимовка
На чем ловишь себя сразу, когда смотришь первые выразительные наброски Някрошюса к “Божественной комедии”, в которых неизменно угадывается почерк этого мастера? Конечно, абсолютно индивидуальное ощущение потока времени: его неспешное движение при максимальной уплотненности ритма. Затем – внешняя простота, аскетизм, сквозь которые Някрошюс прорывается в другие измерения. Набросок порой завораживает больше, чем готовые сцены из спектакля. В нем – процесс раздумий, обнаженность, незавершенность. В пространстве мастерской появляются грешные души, они осторожно переходят со стула на стул, балансируя на краю, чтобы не провалиться в пропасть. А вот сам Данте, он мечется между открытым настежь окном и затворенной дверью – между жизнью земной и потусторонней. И земля разверзается под его ногами, не оставив ему дороги назад. Двое влюб-ленных, сидя друг подле друга, соединенные длинной линейкой, что-то настойчиво вычеркивают из объемных книг. Острие карандаша скользит по бумаге, рождая бесконечный, мучительный такт метронома. Вычеркивать слова о любви – их вечная повинность. И то, как тягостен этот труд, становится ясно, когда при появлении Данте девушка в неудержимом порыве нежности, не находящей выхода страсти, ловит губами его руки, обнимает, почти душит. Роли Данте и Вергилия исполнили хорошо известные по прежним постановкам Някрошюса актеры – Роландас Казлас (Яго в “Отелло”) и Вайдас Вилюс (Ганя Иволгин в “Идиоте”). Данте здесь открытый, мягкий, простой юноша, Вергилий – юркий, поджарый, сам себе на уме и вечно суетящийся вокруг Данте слуга. Диана Ганцевскайте (Аглая в “Идиоте”) сыграла фанатика-Понтифика, больше похожего на куклу в бумажной тиаре и белой простыне, важно восседающего на поднятом двумя юношами стуле. Истеричный Понтифик жалко подрыгивает тонкими, “тряпичными” ножками, брызжет слюной и выкрикивает фальцетом свои страшащие проповеди.
Кирилл Вытоптов перед показом говорил о тоне репетиции, о том особом тоне, который он услышал и почувствовал у литовского мастера. Някрошюс спровоцировал режиссеров на множество собственных идей по поводу произведения Данте.

Вера СЕНЬКИНА
«Экран и сцена» № 18 за 2011 год.