Вот это по-netовски – считать число 13 (а нынешний фестиваль прошел в тринадцатый раз) если не юбилейным, то во всяком случае знаковым. Арт-директоры Марина Давыдова и Роман Должанский считают, что Новому Европейскому Театру “не пристало верить в дурные приметы, – тем более что программа предлагает зрителю спектакли, авторы которых смот-рят на мир без оглядки на высшие силы”.

Какой-нибудь ревнитель церковных канонов возмутится: вера и суеверия – две вещи несовместные, и что имеется в виду под “высшими силами”? Но не будем строги, ведь речь идет не о теологической дискуссии. Создатели NETа собрали на фестивале очень разные спектакли, которые объединяет “знамя постабсурдистского театра, существующего не в ожидании, а в отсутствии Годо”. Годо в знаменитой пьесе Беккета, как известно, псевдоним Спасителя.

Впрочем, концепции и декларации – непременный атрибут интеллектуального фестиваля, а NET стремится показать череду значительных европейских постановок, делая акцент на новом, непривычном для нас искусстве.

Интереснее всего, как кажется, получился дуплет двух интерпретаций пьес Максима Горького.

Первая из них – работа Оскараса Коршуноваса в его вильнюсском театре с актерами, которых московский зритель хорошо знает. Но в том-то и дело, что четвертый акт “На дне” показывает нам и режиссера, и актеров в совершенно новом качестве. Только на первый взгляд горьковский спектакль – образчик бедного, скромного театра. На сцене длинный стол, покрытый белой скатертью, а в углу гора пластмассовых ящиков (современной тары для вино-водочных изделий). Метафора Треплева из “Чайки” о горлышке разбитой бутылки, способной создать картину лунной ночи, здесь вспомнится не зря. Начнем с того, как удивительно целостно, как полноценная пьеса, выглядит финальное действие “На дне”. Все страсти позади, ушел Лука-утешитель и вместе с ним последние надежды.

Режиссер задумал для актеров и зрителей короткую дистанцию. И тут дело не в малом пространстве, где используется прием интерактива (зрителям предлагают вместе выпить водки, пообщаться, им адресуют монологи). Коршуновас ставит перед исполнителями интересную задачу: не перевоплотиться в персонажей Горького, а “вырастить их в себе, опираясь на собственный опыт”. Этот способ существования делает историю абсолютно современной. Быть может, главное, что держит в напряжении, – это замечательный ансамбль, где трудно выделить кого-то. Все хороши: и едкий, насмешливый Сатин (Дайнюс Гавенонис), и рыжеволосая красавица с тонким и умным лицом Настя (Раса Самуолите), и наивный, нежный Актер (Дариус Гумаускас)… И всех их жаль, каждый достоин лучшей участи. В работе Коршуноваса нет и тени осуждения. Хотя есть постепенное и неуклонное расчеловечивание героев, добровольно губящих себя. К концу спектакля початые бутылки на столе выстраиваются в батарею.

Прекрасен финал, в котором Актер уходит умирать, взбираясь вверх по ящикам. А потом возвращается к товарищам, вспоминая, наконец, не стихи Беранжера, а монолог Гамлета. Понятно, что такое могло с ним произойти только “за чертой” инобытия. Здесь, за столом, оказывается Призрак Актера.

Экран за спинами артистов со сменяющими друг друга прекрасными пейзажами демонстрирует контраст между Природой и “царем природы” – человеком, добровольно ушедшим на “дно жизни” (известно, что Горький когда-то назвал пьесу “На дне жизни”, а Немирович-Данченко вычеркнул последнее слово).

Спектакль “Дети солнца” Иво ван Хове с артистами “Тонелгруп Амстердам” так же, как постановка Коршуноваса, доказывает, как легко пьеса Горького вписывается в любую эпоху. По отдельным приметам: маленькому телевизору с черно-белым мутным изображением, покрытoму салфеткой, уголком закрывающей часть экрана, можно подумать, что действие происходит в советской хрущобе. В какой-то момент начнется сеанс аэробики, и героиня пьесы Лиза ляжет перед телевизором, старательно копируя движения под музыку. Но и эта музыка, как и гимн Советского Союза, играют роль необязательную. Поскольку все, что происходит в спектакле, лишено наших реалий, напротив, история, разворачивающаяся на сцене, абсолютно экстерриториальная.

В спектакле Иво ван Хове нет какой-то необыкновенной новизны, но есть филигранная режиссерская проработка ролей и великолепная игра актеров. Особенность в том, что здесь все роли – острохарактерные. Лиза (Халина Реэйн) носит очки, одета в узкие клетчатые брюки, из которых она явно выросла. Старая дева с повадками неук-люжего, закомплексованного и, одновременно, избалованного подростка. Елена (Хильда ван Миехен) вовсе не похожа на героиню, эта мрачноватая женщина донельзя устала от причуд своего чудаковатого мужа-профессора. Йакоб Дервих играет Протасова великовозрастным ребенком, помешанным на опытах. Но опыты эти сродни игре “Юный химик”, сцена постоянно наполняется дымом, им завершается любой эксперимент. Влюбленная в Протасова Мелания – странная девица с косой – готова в любой момент броситься спасать свою пассию с огнетушителем.

Дом похож на проходной двор, где хозяйничает нянька Антоновна (Фрида Питторс) и слесарь Егор (Томас Рюкваерт), беспрестанно открывающий холодильник, чтобы достать оттуда очередную бутылку пива.

Любовь и понимание в этом доме невозможно из-за того, что каждый сосредоточен на себе. Единственный неравнодушный человек – Чепурной (Гейс Схолтен ван Асхат) сводит счеты с жизнью.

Придуманный режиссером пафосный финал, когда под Интернационал на заднике показывают взбунтовавшуюся толпу, а потом выступления Гитлера, Сталина, Муссолини, Фиделя Кастро, кажется неоправданным довеском, который ставит точку над i. Вот к чему приводит равнодушие к близким людям, а шире – к собственному народу, его нуждам и тяготам – настаивает Иво ван Хове.

NET никогда не стремился к унификации программы. Поиски на стыке жанров всегда были изюминкой фестиваля. На этот раз таким удачным зрелищем стал моноспектакль Пьерика Сорена – “22.13” – копродукция Театра дю Рон-Пуан и Национального театра Тулузы. Сюжет – исповедь художника – не нов. Но, сочиняя свой перформанс, Пьерик Сорен обрушивает на публику каскад фантазии, гэгов, фокусов. Особенность представления в том, что Сорен столь же хороший художник, как и актер (что сочетается очень редко, можно вспомнить, пожалуй, только Максима Исаева с Павлом Семченко и их АХЕ). Впрочем, у Сорена свой стиль и свои приемы.

Художник прекрасно компонует картину, в которой краски “живут” не менее активной жизнью, чем их обладатель. Делая из красок коктейль, он пригубит его и выплюнет на маленький стеклянный экранчик, но мгновенно эти “плевки”, увеличенные в разы, предстанут на больших экранах удивительными картинами. Секрет в том, что мы присутствуем при акте творчества, множество волшебных абстракций рождаются, как импровизация. Художник работает в разных техниках: используя разноцветные спреи (тогда на экранах поплывут изумительно красивые пузырьки) и просто тюбики с краской (она стекает, образуя причудливые сталактиты). Но параллельно разворачивается жизнь Художника, которому мешают работать множество отвлекающих факторов, например – автоответчик, разными голосами зовущий дать интервью, заказывающий какой-то особенный видео-писсуар в 3D. Постепенно голоса визуализируются. На экранах Художник вынужден общаться с докучливыми друзьями, заказчиками. Не нужно пояснять, что во всех ролях выступает один артист, он же гример, костюмер целой галереи забавных образов. Он изумительно работает с предметным миром, да и с масштабами. Одним ему известным способом, как Алиса в стране чудес, он уменьшается в размерах, становясь маленькой куколкой. Появление крохотной танцовщицы напомнит старинную шкатулку. Тема детства проходит через спектакль. Со старых бобин звучит голос ребенка. “Я взял эти записи у мамы”, – говорит автор спектакля.

У Сорена отличный юмор, иногда фривольный, порой грустный. “Нет озарения”, – бормочет Художник, ворочаясь в постели. В начале и в конце спектакля – генеральная уборка. Уборка-ритуал, уборка как способ устранить следы времени, собственные ошибки.

Перед завершением фестиваля устроители позвали зрителей на вечеринку “13-й стул”. Заранее была предложена тема для домашнего задания “Зрительские места”. Лучшие фотографии висели на стенах помещения на территории Дизайн-завода “Флакон”, где проходило мероприятие. Победителей ждали призы. В непринужденной обстановке молодежь, та, что стала завсегдатаями NETа, вместе с участниками фестиваля могла потанцевать. За музыку отвечал Валерий Васюков (THE НЕТ): диджей-сет создан на основе экспериментов немецкого композитора Йорга Голлаша, чей мастер-класс входил в программу. Молодые люди беседовали, закусывали, пили безалкогольный глинтвейн.

Кто-то скажет: что тут особенного? И будет не прав. Вечеринка для зрителей (так же, как балы в РАМТе) – важное дело. Сегодня, как никогда. И организаторы NETа это понимают. Ведь не секрет, что в театральной столице очевиден отток публики даже там, где еще недавно этих проблем не было. И речь идет, конечно, не о коммерческих поделках, а об островках серьезного искусства. Это значит: нужно искать новые формы работы с публикой. Тут и вправду никакие высшие силы не помогут.