Драма Г.Янаева «Переворот»

Москва, август 1991-го
Москва, август 1991-го

Наша газета, родившаяся в январе 1990 года, впервые не вышла 21 августа 1991-го. Нас закрыл ГКЧП. А всего несколькими неделями раньше нас закрывал ЦК КПСС. Не решился – за “Экран и сцену” решительно вступились все творческие союзы. Партия опасалась поссориться с интеллигенцией накануне того, что, видимо, уже готовилось. Но и мира не получилось.

В цепочках охраны российского “Белого дома” стояли сотрудники нашей редакции, наши авторы, герои наших публикаций, наши коллеги, наши читатели. Молодежь и “шестидесятники”, бесстрашные и не самые смелые, те, кто с самого начала не верил в большую беду, и те, кто не надеялся на быструю победу.

В том номере “ЭС”, который мы подписали в печать уже 28 августа, не было многих постоянных рубрик, под привычными стояли материалы о тех трех днях и ночах нашего выбора, нашего прощания с прошлым, телеграммы поддержки от друзей. Роман Андреевич Карцев позвонил в редакцию по телефону: “У меня к армии один призыв: все на поля! Танки хорошо могут пахать землю, а не асфальт. Заполнить танки картошкой! Стрелять только фасолью и кукурузой! И не по своим, а в амбары, в закрома Родины!”

И тогда мы надеялись, что на страницы “ЭС” обязательно вернутся разговоры о новых фильмах, спектаклях, выставках, вечные, заветные, непримиримые интеллигентские споры о том, как жить в искусстве, как нам вообще жить – сегодня и всегда.

До чего же сладко спорить с друзьями о жизни после того, как еще вчера она висела на волоске…

На страницах августовского номера 2021 года мы возвращаемся на 30 лет назад. И публикуем материал участника тех самых событий, журналиста, историка Ильи СМИРНОВА, написанный по горячим следам тех самых горячих событий. Чтобы вспомнить и напомнить, как это было…

До того, как история переворота покроется официальным глянцем, хотелось бы сохранить живой образ этой драмы с участием тысяч актеров. Чтобы историкам (и театроведам) будущего и через 500 лет было о чем поспорить.

Мы с друзьями – с теми, с кем пришлось провести без малого трое суток у “Белого дома” на Краснопресненской, как только все кончилось, начали спорить, когда было страшнее всего! По-моему, в начале первого дня 19 августа. Страшнее всего было состояние безысходности: вот и все, то, чего все ждали, свершилось.

Я мог бы взять свой старый прогноз возможных сценариев переворота за 1990 год в “ЭС” № 38 и на досуге поразмышлять, какой из вариантов реализовался: “В” или “С”. Вместо этого поехал на Краснопресненскую.

Народ на улицах хранил мрачное спокойствие. Стоял в очередях. Старшеклассница огорчена: “Теперь дискотеки закроют”. Бабка выражала удовольствие: “Вот Горбача скинули, теперь бы Райку повесить”.

У себя на заводе мой друг пытался организовать стачку: аудитория разделилась пополам. Половина – за “порядок”. У “Белого дома” совершенно неорганизованная толпа воздвигала баррикады перед танками. Кто-то собирал кирпичи, кто-то требовал бутылки с бензином, другие говорили, что это <бензин> чистой воды провокация и может стоить жизни Ельцину. В этот момент для штурма здания хватило бы полсотни спецназа.

Однако сценарий янаевского военного переворота с самого начала отличался совсем не военной рыхлостью и неуверенностью.

Ярузельский, помните, начинал с того, что отключил телефонную связь: а мы спокойно обзванивали не только друзей, но и заграницу.

Пиночет начинал с того… Не хочется вспоминать.

Наша хунта арестовала Президента и, кажется, еще пару депутатов – и далее спокойно наблюдала, как ее противники объединяются, создают центры сопротивления. У переворота не было идеологии. Я ждал, что будут разыгрывать антигорбачевскую карту, как в печальной памяти “Слове к народу”, опубликованном “Советской Россией”.

В первом заявлении этот мотив прозвучал: “Перестройка Горбачева завела страну в тупик…”, но уже на пресс-конференции сменился анекдотическим: “Мой друг Михаил Горбачев выздоровеет и приступит к своим обязанностям…” У Янаева при этом тряслись руки. Простите, но диктаторов с дрожащими руками просто не бывает. Это другой жанр.

Так же себя вели и солдаты: «А мы-то чего! – говорили танкисты, спокойно наблюдая, как их машины “стреноживают” арматурой. – Мы вообще не знаем, зачем нас сюда прислали». Люди залезали на броню, там вместе с солдатами угощались мороженым.

Во второй половине дня танки развернулись и, украшенные трехцветными флагами, обратили дула на янаевский Кремль. В тот самый момент на пресс-конференции члены хунты обсуждали с журналистами абстрактные проблемы.

Тут я впервые почувствовал в сценарии скрытый “фактор Х”. Если небесное тело движется совсем не по той траектории, которую предписывают законы небесной механики, – значит, на него действуют какие-то невидимые тела.

Давайте анализировать спектакль по всем правилам: члены хунты – пожилые и богатые люди. Им есть, что терять, и есть (было), на что жить на пенсии. Один из них (Павлов) явно неглуп. Но ведь даже 16-летний пацан, готовясь обворовать ларек, старается обеспечить успех своему предприятию. Почему же наши диктаторы так позорно не подготовились к роли! “Какие у нас ботинки – такая и хунта”! Или, может быть, они готовились к чему-то другому, учили роли, но из другой пьесы! И еще за пять минут до переворота были абсолютно уверены в чем-то, что должно было сыграть решающую роль – и не сыграло.

Или вообще сыграло против. После чего вялый аппаратный чиновник Янаев оказался в абсолютно неподходящей ему роли человека, вынужденного играть жизнью и смертью (в том числе собственной), импровизируя на ходу. (Объективно переворот такого типа при создавшейся расстановке социальных сил был, видимо, неизбежен – но реализовался самым безопасным образом. Значит, фактор или факторы “Х” сработали во спасение! Поразмышляем над этим…)

Психология по другую сторону баррикады: «Хрен с ним, пусть убивают, – говорили в толпе у “Белого дома”. – При этом режиме и жить не стоит». Действительно, зачем жить при таком режиме, который опять оберегает нас от всего мира. Комендант Москвы порадовал телезрителей сообщением, что войска обстреляны “со стороны американского посольства” (интересно, сколько он выпил накануне?).

С вечера 19-го началось перетягивание географического одеяла (страны) между двумя центрами силы: “Белыи домом” и Комитетом. Нам периодически объявляли, что те или иные регионы и войска не признают ГКЧП – аплодисменты и крики “ура”. Тем, кто сидел дома, по телевизору предлагали противоположный список. К середине дня 20.08 стало ясно, что первый список длиннее – тогда он начал расти согласно доброму русскому закону “согласия с большинством”. Но сам факт начала такого рода перетягивания уже означал поражение хунты.

В нашей бюрократизированной стране переворот совершается либо сразу, либо вообще не совершается. Кстати, еще два года назад события развивались бы совсем по-другому. И не только потому, что тогда сущестовал партийно-государтвенный монолит – от Политбюро до уровня райсовета. Но еще и потому, что совершенно иным было сознание людей. К 1991 году в стране нашлось очень мало желающих отстаивать ценности мифического “социализма” против “империалистов”.

Я опять скажу немодную вещь – но в сценарии медленных, многолетних реформ, несмотря на все издержки, был свой великий смысл. Если бы реформаторы попытались “ускориться” раньше времени, они скорее всего получили бы точно такой же переворот со стороны тех же самых сил, только более удачный.

Итак, вечером 19-го стал ясен финал спектакля. Оставались нюансы. Например, убьют нас или нет. И сколько вообще прольется крови по стране. Разница могла составлять несколько порядков. Огромное количество современной техники для убийства людей, перемешанное в Москве с толпами возбужденного народа, в любой момент могло дать чудовищную реакцию. Достаточно было одного случайного выстрела. Может быть, даже слова. Тем более, что войска вовсе не производили впечатления кем-то (или чем-то) управляемых.

Фактически маленьким Янаевым (или маленьким Ельциным) был каждый офицер в своем подразделении. Ночью к “нашим” таманским танкам, окружившим “Белый дом”, добавились бронетранспортеры – они вклинились в толпу, вызвав сначала всеобщий вопль: началось! По радио объявили, что десантники под командованием генерала Лебедя переходят на сторону законной власти. Солдат обнимали и кормили. Ночь прошла сравнительно спокойно: здание, защищенное таким количеством бронетехники и автоматчиков, можно было штурмовать только после бомбардировки с воздуха.

Однако на следующий день бронетранспортеры десантников исчезли так же внезапно и необъяснимо, как и появились. И не верьте тому, кто скажет, что что-нибудь понимал в механизме этих перемещений. Впрочем, тогда защитников “Белого дома” отвлек митинг. Вместо нескольких тысяч, оставшихся “в строю” к утру, к полудню 20 августа собралась неисчислимая толпа (думаю, не меньше миллиона), заполнившая не только будущую площадь Свободной России, но и все окружающие улицы, мосты, парк с ностальгическим названием “имени Павлика Морозова”.

В выступлениях были представлены две основные модели понимания происходящего. Одну – “европейскую” – еще до митинга очень хорошо выразил молодой офицер-танкист: “Я присягал Конституции, по Конституции у нас есть законный Президент Горбачев, который арестован, и законный Президент Ельцин, которого я буду защищать. Никакому ГКЧП я не присягал”.

Другая сводилась к известной невзоровской альтернативе: “наши” против “не-наших”. Впрочем, на том драматическом митинге, когда смерть действительно стояла у всех за плечами, обычные партийно-митинговые штампы, хотя и звучали постоянно и немало раздражали (поскольку вместо них хотелось бы послушать конкретную информацию о том, что происходит в стране), но как-то отходили на второй план. Главное, что оставалось в памяти, – это нормальные, разумные христианские слова, с которыми обращались к площади люди искусства и науки (Никита Михалков, Вс.Иванов) и Елена Боннэр. “Нам не нужно расправы над ними, – сказала она, – нам нужно отнять у них власть, которую они захватили вопреки закону, а вину их пусть определит суд”. (Цитирую по памяти, общий смысл.)

Интересно, что от вечернего митинга 21 августа, когда стало ясно, что хунта бежала из Москвы, и все напряжение концентрировалось вокруг вопроса: взяли их или они все-таки улетели в Китай, остались совсем другие впечатления: Малинин с “Поручиком Голицыном”, которого он исполняет, ей-Богу, куда хуже покойного Аркаши Северного, и замечательное предложение поискать вокруг агентов КГБ (их, мол, здесь много), с которым обратился к площади известный депутат-следователь. Он с особенным подъемом в голосе произносил: “вплоть до СМЕРТНОЙ КАЗНИ”, чем вызвал бурный восторг стоявшей слева от нас пары нетрезвых мужичков.

Но до праздника победителей надо было еще дожить. Пережить ночь с 20-го на 21-е.

Объявили, что Язов подал в отставку (до этого, по рассказам, он “плохо контролировал происходящее”, а некоторые уточняли, что маршал постоянно пьян). Что-то вроде этого случилось с Павловым. Хунта начала разваливаться. Заговорщикам оставалось либо предпринять последнюю авантюру – штурм “Белого дома” , либо стреляться самим.

По радио нам объявили, что готовится первое. Кстати, низкий поклон Любимову и Политковскому – они славно вели свой ночной радио-”Взгляд”. Спасибо Хасбулатову – он вспомнил о том, что нужно пропросить женщин и детей удалиться с площади (не по-мужски, когда об этом забывают).

Итак, мы стояли в лужах, периодически поливаемые дождем. Каждые полтора часа то с одной, то с другой стороны из темноты раздавалось характерное урчание и лязг. Постреливали. И передавали сообщение, что по таким-то улицам Москвы проходит такая-то дивизия. То из города, то в город.

Довольно основательные баррикады, воздвигнутые к тому времени на окружающих магистралях, могли остановить разве что БМП, но не тяжелые танки. Еще менее способна была остановить кого бы то ни было решетка парка им. Павлика Морозова. Оттуда войска ГКЧП могли в любой момент прорваться к зданию. Бронемашины десантников, как вы помните, нас уже оставили. Таманских танков не хватало, чтобы прикрыть все подступы. Обещанные школы милиции подошли только на следующий день. Мы представляли собой иллюстрацию к классической поговорке: “Чем гуще трава, тем легче косить”. Но и создавать легенд о нашем героизме тоже не стоит.

Мой друг Боря Егоров, “афганец”, просто лег спать: “Начнут – разбудите”. Видимо, на войне пострашнее. Но после “отставки Язова” беспорядок в войсках достиг некоторого предела, после которого уже никакие организованные действия стали невозможны, войска бессмысленно кружили по Москве.

Очевидцы говорили, что экипаж той бронемашины, из которой открыли огонь на Смоленке, был банально пьян. Я в это верю, поскольку с нашей стороны – у “Баррикадной” – в это же самое время народ активно спаивал другую такую же бронеколонну, и лейтенант говорил, качаясь: “Куда льешь, я уже больше не могу…” Возможно, именно этот лейтенант и должен был атаковать нас через парк.

Нам повезло. Не повезло нашим товарищам со стороны Калининского. Вечная им память. А утром стало известно, что Витебская дивизия, которой мы больше всего боялись, разворачивается из Москвы.

Дьявольское наваждение начало рассеиваться.

Не хочу говорить высокопарностей, но в день Преображения Бог оказался милостив к нам. Но он предупредил нас. Всех.

Я был недопустимо резок по отношению к полковнику Руцкому за его прошлое, и это было нехорошо, не по-христиански – а он показал себя мужественным человеком. Он заботился о нас той ночью, объяснял, как стоять, чтобы не попасть под автоматный огонь. Я виноват перед ним – прошу прощения. Но хотелось бы, чтобы извинились и те, кто активно разоблачал другого человека, – того, кого хунта арестовала первым. Видимо, это все-таки не с ним надо было бороться за демократию.

Вечером 19-го было очень приятно гладить по броне “свои” танки, повернувшие дула против “чужих”. Но так же приятно нашим прадедам было узнать, что в феврале 17-го Волынский полк перешел на сторону народа. Но история рассказывает страшное про страны, в которых вместо армии государства появляются армии Мария и Суллы, католиков и гугенотов, Дмитрия и Василия Шуйских. Дай Бог, чтобы в последний раз на улицах Москвы встречались броневые машины под разными знаменами.

Сегодня ясно, что главной мишенью заговора был Союзный договор. Наша надежда на согласие и тот самый порядок, который Янаев лицемерно провозглашал. Не хочу показывать пальцем, но всего за два дня до переворота другие люди, совсем не из янаевской группировки, тоже пытались сорвать его подписание, о чем имеются весьма резкие заявления, и это не тот случай, когда пение в унисон благозвучно.

Сегодня у нас имеется уникальная возможность извлечь уроки из августовских событий. Если мы действительно, по сути, не приемлем то, что олицетворяла хунта, мы должны утвердить то, что она пыталась разрушить. Законность. Уважение и Конституцию. Ненасилие. Согласие. Союзный договор. Тогда действительно МЫ ПОБЕДИЛИ, и то, что произошло, – это конец, а не начало большой беды. Очень хочется верить.

А истинный сценарий событий 19-21 августа, видимо, придется выяснять историкам XXI века.

Илья СМИРНОВ

«Экран и сцена»
№ 16 за 2021 год.