Шестой “Ново-Сибирский транзит” должен был пройти в Новосибирске еще год назад, но в его планы вмешалась пандемия коронавируса. И не только поломала привычный временной график фестиваля, но и невольно повлияла на смысловые акценты фестивальной палитры, объединившей, по оценкам экспертов, 16 лучших спектаклей Сибири, Урала и Дальнего Востока 2018–2019 годов. Афиша была объявлена до начала пандемии, и никто тогда и предположить не мог, как вирус отразится на нашей жизни, и в каком необычном свете раскроются вдруг некоторые темы спектаклей-номинантов.
Сразу в нескольких из них основным фоном происходящего стало приближение войны и других грядущих потрясений. Мир и каждый отдельный человек в нем накануне катастрофы, уже вовлеченные в круговорот страшных событий, хотя и не осознающие этого. Худрук Русского драматического театра имени Н.А.Бестужева Сергей Левицкий в своей постановке “Наводнение” на основе одноименного произведения Евгения Замятина перенес время действия в наши дни. Соседями главных героев Софьи и ее мужа Трофима в спектакле театра из Улан-Удэ по воле режиссера стали беженцы Драган и Йованка из некой условной балканской страны, где не первый год продолжается война при непосредственной, хоть и завуалированной, поддержке приютившего их государства. Имена они носят южнославянские, говорят на английском, но совершенно очевидно, что речь идет о другой стране, непосредственно граничащей с Россией – Украине, где вот уже больше шести лет нет мира. Да, идея понятна: если ты не замечаешь войну, это не значит, что она не ворвется в твой дом. Но политический посыл при внутренней самоцензуре звучит здесь слишком нарочито, искусственно пристегнуто и оттого фальшиво. И главной доминантой все равно остается не межнациональный или общегражданский конфликт, а межличностный – сложный любовный треугольник внутри одной семьи, семейной пары с приемной дочерью-подростком, куда режиссер для усиления напряжения ввел еще и свекровь, не признающую бесплодную невест-ку. Такие внутрисемейные разногласия сами по себе имеют место во все времена – и потому выглядят убедительнее, чем мысль о людях, избегающих думать о войне и своей пассивной причастности к ней, но уже закрученных в ее смертоносную воронку.
Режиссер Андреас Мерц-Райков в “Сказках Венского леса” в Новокузнецком драматическом театре столь откровенно время действия сдвигать не стал, но сюжет облек в буффонадную форму, тем самым постаравшись подчеркнуть вневременность событий. Непокорность дочери, не пожелавшей выйти замуж за обеспеченного соседа-бюргера и сбежавшей с аферистом, оборачивается для нее чрезмерной жестокостью со стороны отца и гибелью ребенка – история действительно не нова и не оригинальна. Австро-венгерский драматург Эдён фон Хорват, написавший пьесу в 1931 году, через бытовые дрязги мелких буржуа показал, как в людях исподволь нарастает агрессия, вот-вот готовая выплеснуться через край. Этому массовому настроению способствует у автора множество факторов – поражение Австро-Венгрии в Первой мировой войне и распад империи, неудов-летворенность социума перенесенным унижением, обнищание людей вследствие Великой депрессии. Наконец, приближение новых грозных потрясений – еще не столь явных, но уже витающих в воздухе: один из героев, Эрих, появляется с нацистской повязкой на рукаве. Этот юноша в баварских шортах в исполнении молодого спортивного актера Владислава Сарыгина не смотрится здесь носителем зла, его увлечение политикой, по снисходительным оценкам окружающих взрослых, – всего лишь очередные “забавы молодых”. А условная форма, выбранная режиссером, где каждый персонаж – только маска, шарж, усиливает несерьезность происходящего. Гигантская обезьяна в сценографии Фемистокла Атмадзаса в центре сцены – гипертрофированный символ магазина игрушек, принадлежащего жестокосердному папаше главной героини. И в то же время – намек на кукольность действующих лиц: под клоунским гримом их очень сложно принять за живых людей, да и события пьесы, во многом трагические, таковыми не воспринимаются – всего лишь как утрированная игра, не более. Невольно вспоминается фраза, приписываемая Льву Толстому и характеризующая его отношение к творчеству Леонида Андреева: “Он пугает, а мне не страшно”. Внешняя гротескность, к сожалению, невольно заслоняет еще одну важную мысль Хорвата – слепое нежелание людей видеть корень собственных бед в себе и готовность поиска виноватых среди любых “иных”. Идея, слишком часто приводившая разные государства к непоправимым катастрофам. И тревожно набирающая сегодня обороты и в нашей стране.
Олег Рыбкин в трагикомедии Красноярского драматического театра имени А.С.Пушкина “Мы, герои” Жана-Люка Лагарса тоже обращается к периоду между двумя мировыми войнами. В основе пьесы французского драматурга использован, как известно, “Дневник” Франца Кафки, преимущественно первая его часть, до 1914 года, хотя и с заимствованием из других периодов. У Рыбкина временной интервал определен недвусмысленно – артисты в сопровождении живого оркестра исполняют здесь популярные песни преимущественно 1930-х годов. Действие начинается с закулисного переодевания странствующей еврейской труппы после спектакля и переходит в празднование помолв-ки дочери хозяина театра с молодым премьером и обсуждение дальнейших гастрольных планов. Все это перемежается сварливыми стычками. Откровенно говоря, на премьере спектакль не произвел на меня впечатления: все диалоги персонажей, провинциальных актеров-неудачников, казались выспренними и излишне литературными, а потому недостоверными – невозможно поверить, что актеры, далеко не самые образованные люди, могут так общаться друг с другом в любые времена. А их пение на разных языках с чудовищным акцентом, зачастую откровенно фальшивое, вообще било по ушам. Единственным внятным пятном казался финал, где все персонажи, до того больше трех часов выяснявшие отношения друг с другом, вдруг как-то собирались вместе и замирали перед приближением чего-то неизбежного – слева, через освещенный яркой вспышкой задымленный дверной проем, очевидный символ газовой камеры, их уже ждал общий уход в небытие. Но внезапное переключение с унылого быта с мелочными разборками на трагедию не выглядело последовательным и убедительным.
На “Ново-Сибирском транзите” спектакль вдруг раскрылся новыми красками, гораздо более логичными и точными. Не секрет, что театр, его природа, люди театра – один из основных предметов исследований Рыбкина-режиссера, этой теме посвящен чуть ли не каждый второй его спектакль. “Таланты и поклонники” Александра Островского, “Розенкранц и Гильденстерн мертвы” Тома Стоппарда, “Пули над Бродвеем” Вуди Аллена, чеховская “Чайка” – в списке этих и многих других постановок появление “Героев” Лагарса закономерно. А высокопарность разглагольствований персонажей с этого ракурса уже не кажется неестественной. Напротив – такое ощущение, что Олег Рыбкин сознательно обнажает и обобщает все актерские штампы, все убожество и глупость закулисных разборок с мышиной грызней за роли и место под солнцем, нисколько их не приглушая. На сцене нечасто можно увидеть, чтобы актеры столь талант-ливо играли бездарность, а сам спектакль довольно желчно показывал бы бессмысленность театра. Потому что если театр такой, каким он предстает в этой постановке, – лучше бы ему вообще не быть, гори все синим пламенем, без всяких гуманистических сожалений. Тем более в свете неутихающей пандемии – театр, озабоченный лишь тем, как бы половчее угодить недалекому зрителю и потешить собственное эго (что больше всего волнует героев Лагарса и Рыбкина), – такой театр сегодня уже не имеет права на существование. В топку.
Хотя… Возможно, все с точностью до наоборот – только театр, уводящий зрителей от необходимости задумываться о том, что происходит с ними и вокруг них, пир во время чумы, театр развлекающий и отвлекающий от насущных забот и может быть востребован в периоды катаклизмов. А выжить в них способны лишь люди циничные и прагматичные. Остальных ждет гибель или сумасшествие – и вопрос еще, что хуже. В лучших спектаклях “Транзита” ни эскапизм героев, ни чистота, выделяющая их в сумрачном мире, ни попытка заглушить неудовлетворенность жизнью побегом во все тяжкие – ничто не помогает человеку сохранить себя и преодолеть свалившиеся на него испытания.
Павел Федорович Протасов в исполнении Павла Полякова в “Детях солнца” настолько погружен в свои научные изыскания, что не замечает, как рушится спокойствие его близкого окружения. Режиссер Тимофей Кулябин и драматург Ольга Федянина перенесли действие пьесы Горького в спектакле театра “Красный факел” в кампус Стэнфордского университета накануне миллениума. Все персонажи – молоды, красивы, настроены на счастливые перемены. Но в России начало нового тысячелетия принесет политический переворот, обернувшийся впоследствии тоталитарным захватом власти, в США через год привычное благодушное течение жизни взорвут теракты 11 сентября. Мир никогда больше не будет прежним. И ни внутренняя эмиграция, ни поиск остроты ощущений, как у героев “Экстремалов” Фолькера Шмидта в постановке Петра Шерешевского в Сахалинском международном театральном центре имени А.П.Чехова, – ничто не спасет от разрушения. Только любовь, пожалуй. Но именно ее, как всегда, не хватает. Или же она не к месту в практично устроенном миропорядке. Мышкин в “Идиоте” у Андрея Прикотенко в новосибирском театре “Старый дом” приносит не мир, но меч. Этот человек в исполнении Анатолия Григорьева настолько нелеп, что удивительно, как этого дальнего родственника генеральской семьи вообще пустили на порог в дом современной номенклатуры (действие здесь также перенесено в наши дни). Но именно его инаковость становится зеркалом, где остро отражаются комплексы всех остальных персонажей. А любовь в его понимании приводит к смерти и разрушению других и собственному окончательному помешательству.
И все же, несмотря на жесткую проблематичность большинства работ шестого “Транзита” и безрадостную действительность за окном, именно сам фестиваль в очередной раз подтверждает – в театре нет места унынию. Уже то, что этот театральный форум состоялся, вопреки всем препятствиям, говорит само за себя. Прорвемся.
Елена КОНОВАЛОВА
«Экран и сцена»
№ 13 за 2021 год.