Критик нашего времени

Берясь за написание рецензии-впечатления на книгу статей Александра Соколянского (1959–2013) «Театр+Театр=театр» (составители Елена Груева и Наталия Каминская), я невольно смущаюсь и прошу прощения за недостаточные поэтичность и образованность, за клишированность, несвободу мысли и уровень владения словом и интонацией. В общем, за слабость именно в тех областях, в которых Соколянский был настоящим и редким мастером. Он предъявляет очень высокие требования своему читателю и собеседнику, так что неловко ему не соответствовать, и лучше, кажется, не начинать. Но я все-таки попытаюсь.

Читать главы из сборника, вышедшего благодаря Марине Дмитревской и «Петербургскому театральному журналу», дело увлекательное и ответственное. Это занятие похоже на распутывание детектива, ведущееся по двум направлениям. Одно из них антропологического свойства – сквозь тексты, интонации, вопросы я пытаюсь разглядеть самого автора, приблизиться к созданию портрета критика. Критика, которого я совсем не знаю, но слова и воспоминания о нем то и дело возникают в разговорах, лекциях педагогов театроведческого факультета ГИТИСа, моих учителей. Почему-то этот сюжет увлекает меня даже больше, чем второй, хотя и не менее важный, – история театра 1980–2000-х годов, период совсем близкий к сегодняшнему дню, но от того по-особому мне непонятный. Странное и обманчивое чувство: чем больше дистанция – тем яснее представление о времени, будто расстояние снимает неразрешенные вопросы и противоречия. Думать о прошлом как о чем-то уже о завершенном легче. Многие явления и процессы, о которых пишет Соколянский, тогда только пускали корни, а сегодня продолжают развиваться. Впрочем, что-то с тех пор отмерло или было вырвано с этим самым корнем.

Три раздела книги – «Портреты», «Рецензии», «Статьи и обзоры» – не равны по объему. Большая часть – рецензии, и это неслучайно для Александра Соколянского. Они почти всегда подробны и неторопливы, требуют внимательного чтения и обдумывания. В хороший спектакль ему хочется долго вглядываться, описывать, пускаясь в вольное плавание из ассоциаций и аллюзий. Одной из главных особенностей его рецензий оказывается литературоцентричность текстов о театре, сегодня отчасти ушедшая в прошлое. Критик, который блестяще знал историю литературы и искусства, сам был поэтом, подробно останавливается на вопросах интерпретации текста, устанавливает связи между спектаклем и первоисточником. Хороший спектакль для Александра Соколянского – всегда часть великой культуры и часто служит трамплином к собственным поэтическим размышлениям.

Соколянский пишет не только о драматическом театре, хотя преимущественно о нем, но и о кукольном (статьи «Две драмы из жизни кукол», «Судьбы резвящихся богов») и о хореографии («Западно-восточный диван»). В описаниях спектаклей Филиппа Жанти, Резо Габриадзе или номинантов «Золотой Маски» в категории «куклы» возникает теплый предметный мир, полный фактур, звуков, цветов. Рецензии на эти постановки особенно лиричны и герметичны, и кажется, что эта миниатюрная, но переполненная смыслами и мотивами среда особенно симпатична критику.

Рецензии Соколянского образуют довольно пеструю картину театральной жизни не только московских театров, но Санкт-Петербурга, отчасти провинции и гастрольных спектаклей из-за рубежа. Удивительно, однако, что в текстах этого раздела напрочь отсутствует общественно-политический контекст. Спектакли рассматриваются и анализируются отдельно от внешних событий и исключительно внутри театральной и культурной повестки. Это то свойство критики, которое, кажется, решительно отставлено сегодня. События в стране и мире, политический дискурс, скандалы в киноиндустрии и театре, протестное движение – все это становится фоном для рассуждений пишущего о современном спектакле, порой определяя его оптику.

Только после прочтения всей книги полностью ты понимаешь, как перекликаются между собой темы разных разделов. Разговор об одной из ключевых, по мнению Соколянского, постановок 1997 года – «Победа над солнцем» Александра Пономарева – возникает в разделе «Рецензии», а затем продолжается в обзоре сезона. Отклики на спектакли Сергея Женовача времен Малой Бронной продлеваются сюжетом его ухода из театра в обзоре «Много радости и никаких надежд».

Лейттема сборника – тоска по уходящей театральной эпохе конца 1980-х. Сопоставив этот период с возрастом самого автора, осознаешь, что довольно молодой человек, в самом расцвете, грустит по уходящей юности.

Увлекательно смотреть на тексты критика с большой временной дистанции и видеть, где он предсказал будущее, а где явно ошибся в прогнозах. На проявления нового театра Соколянский смотрит с опаской, почти не ожидая от него достижений, но и искренне радуясь успеху. Отчетливо это проявляется в статьях конца 1990-х – начала 2000-х годов. Фестиваль «Новый европейский театр» («NET») Соколянский поначалу не находит художественно перспективным, а из спектаклей первого смотра выделяет только работу Евгения Гришковца «Как я съел собаку». Сегодня очевидно, что прогноз сбылся с точностью до наоборот – театр Гришковца остался ярким, но ограниченным в художественных приемах явлением, постепенно сошедшим на нет и утратившим интерес критики и публики, в то время как «NET» вырос в один из главных театральных фестивалей Москвы, доказав свою состоятельность и лидерство.

Фото О.ЧУМАЧЕНКО
Фото О.ЧУМАЧЕНКО

Со всей злостью Соколянский обрушивается на движение новой драмы, называя свою статью «Опыт групповой ничтожности». Достается и «сабантуям Любимовки», и жанру вербатим; новейшие пьесы упрекаются в невнятной художественной форме, а их авторы в невежестве. Жестко и непримиримо пишет критик о спектакле Дмитрия Крымова «Гамлет» – как можно понять из других рецензий, действительно неудачной работе, но явно не заслуживающей грубого тона. Впрочем, все вышеперечисленное говорит лишь о том, что Александр Соколянский был по-настоящему страстным человеком, а театральная интуиция порой может подвести любого. Тем интереснее читать эти тексты, обнаруживая не только незнакомые сюжеты истории театра, но и сюжеты пристрастий или нелюбви автора.

Редкая и особенно дорогая мне способность критика – найти точное слово, уместить в нем образ. Приведу несколько любимых: «рифлёная речь», «играет <…> в манере землетрясения» об Алексее Петренко, «похабное ликование» об Олеге Табакове в роле Коломийцева, «Ульянов – полномочный представитель большинства, его чрезвычайный посол в искусстве», «поколение плохо натренированных душ», «простроченные по краю стежками общей фабулы». К тому же Соколянский имел особый вкус и чутье на названия для статей: «Нескладная статейка», «Гоцци без лацци», «Радости старости», «Рождение мистерии из духа гимнастики». Сейчас сочинение заголовков почти всегда берут в свои руки редакторы журналов и сайтов, но Соколянский явно не нуждался в помощи. Уже названием текста он задавал интеллектуальную игру, интонацию.

Аналитический аппарат Александра Соколянского был направлен не только на театр, но и на литературу, эстраду. В разделе «портреты» есть прекрасное и глубокое размышление о трех поэтах советской эпохи – Окуджаве, Высоцком, Галиче, а в статье «Два туза из одной колоды» – неожиданное сопоставление Кобзона и Высоцкого.

В том же разделе собраны актерские портреты и портреты актера в одной роли, сегодня, за редкими исключениями, исчезнувшие как жанр. В них проявляется удивительное свойство критика Соколянского – умение работать на макро- и микроуровнях анализа. Он способен рассмотреть мельчайшую черту лица, мускул, особенности мимики артиста, при этом не вдаваясь в частности, и увидеть за артистом явление, культурный код, встроить его в ряд других, не злоупотребляя обобщениями. Соколянский мастерски умел обнаруживать механизмы актерской игры, определять арсенал и набор приемов, формулировать точные теоретические выводы. И воплощал это без напыщенного академизма, легко, как бы между делом – это наглядно видно в портретах Табакова и Екатерины Васильевой, особенно в части, где критик рассуждает об эксцентризме ее актерской манеры.

Методологически и концептуально важной для понимания автора и того времени, которому посвящена книга, стала статья: «Театр и критика: переход к рыночным отношениям». Такое строгое название, немного не характерное для Соколянского, предвещает аналитический настрой, однако статья оказывается отнюдь не сухой. Размышляя о театре конца 1990-х и положении критики в оппозициях «критика-зритель» и «критика-театр», Соколянский ретроспективно смотрит на эти отношения в разные этапы позднесоветской истории: с конца 1960-х и до распада Союза. Он рисует портрет советского зрителя и критика – зоркого, диалогичного, с неподдельной любовью к театру. Кажется, что подробный набор характеристик и особых отношений с театром того времени создают портрет самого Соколянского – ему присущи лучшие из описываемых им черт: образованность, преданность театру. Текст удивительно ясный, подробный, с лирическим воспоминанием в начале и довольно оптимистичным финалом. Самым неожиданным оказалось для меня то, что в наборе черт советского критика я обнаруживаю все больше сходств с критиком современным. Да, время ускорило бег, искусство и театр вышли из-под гнета нищеты советского периода, и зрители готовы платить рублем за художественные впечатления. Однако сегодняшний критик, так же как и советский, мыслит себя частью театрального мира и тоже часто защищает театр от чиновничьего произвола – солидаризация критического сообщества по делу Седьмой студии тому подтверждение. Умение понимать театральные задачи, описывать их точными словами, вводить разнообразные и неожиданные контексты – все это актуально и ценно сегодня. Критик нашего времени отлично образован как историк театра и искусства, а театры и режиссеры все так же нуждаются в глубоком, непредвзятом критическом разборе и ценят общение с критиком как с умным собеседником. То, по чему тосковал и что оплакивал Соколянский, считая потерянным в период перехода к рыночным отношениям, сейчас вновь вернулось в критический мир. Значит, как писал Александр Соколянский в 1997-м, «Маятник качнулся назад. Следовательно, время движется вперед».

Ирина ГАНЗЕРА

«Экран и сцена»
9 апреля 2021 года.