Татьяна Тихоновец – председатель нового экспертного совета “Золотой Маски”. За несколько дней до того, как пришла эта новость, Татьяна Николаевна побывала в Прокопьевском театре и ответила на вопросы корреспондента “ЭС”.
– В нынешний приезд в Прокопьевск вы смотрели спектакль “Золото”, посвященный экологии. На обсуждении после премьеры режиссер Никита Золин подчеркивал, что СМИ об экокатастрофе не рассказывают, и театр берет на себя эту работу. Десять лет назад казалось, что появление в Театре.doc спектакля “Час 18” всколыхнуло общество, и тема пыток выйдет из тени. Но недавние дела “Сети” (организация, запрещенная в России) и “Нового величия” показали, что это не так. Театр ничего не способен изменить?
– Должна сказать, что никакое общество “Час 18” не возмутил. Я была в это время в жюри “Золотой Маски”, смотрела спектакль, и мне пришлось некоторым членам жюри объяснять, кто такой Магницкий и что такое час восемнадцать. Дело в том, что люди защищаются от негативной информации. Конечно, у некоторых активная позиция, но остальные заслонку поставили. Может ли театр что-то изменить? Наверное, нет, особенно если речь идет о спектаклях малой формы. Но смысл таких постановок не в том, чтобы подменить собой газету. Просто театр должен работать по принципу “Делай что должно – и будь что будет”. Честно ставить вопросы, чтобы небольшая группа людей, пришедших на спектакль, оглянулась вокруг, и, может быть, кто-то из зрителей задумался, не изменить ли ему свою жизнь. Искусство ставит вопросы, но не отвечает на них.
– Современный театр – вербатимы, спектакли-променады и так далее – пробивает зрительскую броню, или публику сегодня никакими новыми формами не удивишь?
– Само понятие “театр” сильно расширено сейчас. Много споров о том, где пролегают границы театрального представления, и есть ли эти границы. Существуют люди, охраняющие эти пределы, и есть другие, как правило, молодые, стремящиеся эти границы разрушить. В ноябре я была в Якутске – очень продвинутый город, очень театральный. На 300 тысяч жителей семь профессиональных театров, два из них имеют “Золотые Маски”. При этом в Якутске почти не выпускалось вербатимов, а променадов не было совсем. Это не говорит о городе плохо или хорошо, это свидетельствует о том, что все мы существуем в разных театральных временах. Я живу в миллионной Перми, там десяток театров. Есть и вполне современные, но документальный театр в Перми вообще не освоен. Да и в Москве только крошечная часть публики такие спектакли видела.
– Прокопьевский театр в 2011 году получил “Золотую Маску” за “Экспонаты”, но, по-моему, прокопчане так и не поверили, что в городе существует театр, в который можно и нужно ходить. Кажется, срабатывает стереотип: провинциальный театр всегда вторичен по отношению к столичному.
– Такой стереотип, конечно, существует, и чтобы его сломать, требуются десятилетия. Провинциал думает: “Не может быть, чтобы у нас был такой театр, художник, писатель, как в Москве!” Вчера в прокопьевской гостинице разговорилась с супружеской парой. Они удивились, что я, театральный критик, приехала в Прокопьевск. “Мы живем в соседнем Новокузнецке. А что, в Прокопьевске хороший театр?” – “Да, очень хороший и заметный”. – “А мы никогда сюда не ездим, хотя совсем рядышком, но мы и к себе не ходим”. – “Почему же? У вас очень хороший театр”. Это обывательское – без всякого оскорбления это говорю – сознание обычного человека, который, если и ходит в театр, то раз в год. В России за славой всегда ехали “в Москву! в Москву!” Сейчас, конечно, все изменилось, потому что огромное количество интересных, технологически оснащенных театров существуют за пределами столиц.
То, о чем вы спросили, это просто провинциальный комплекс. Провинциализм – не географическое понятие, провинциализм – в голове. Если театр получит награду на “Золотой Маске” или на другом фестивале, город колеблется – с подозрением, недоверием идет на спектакль и, поджимая губы, говорит: “Ну, не знаем. Наверное, это хорошо, раз так сказали”. Нет своих внутренних критериев. Так по всей России – не только в Прокопьевске. Это внутренняя установка не очень благополучного зрителя из неблагополучного города. От нелюбви, недоверия к себе. Это глубже, чем любовь или нелюбовь к театру.
– Если судить по числу номинантов и лауреатов “Золотой Маски”, лет десять назад начался стремительный взлет провинциальных театров. Он продолжается?
– Да. Абсолютная децентрализация произошла. Сейчас за хорошими спектаклями не обязательно ехать в Москву или в Петербург. Благодаря лабораторному движению, начатому в начале двухтысячных годов Олегом Лоевским, выросло новое поколение режиссеров, получивших столичное театральное образование, – они не боятся ехать в провинцию. Это движение охватило Сибирь, частично Урал, и почти совсем не затронуло центральную полосу России.
Колоссальную роль сыграл фестиваль “Сибирский транзит” (сначала передвижной, а в 2010 году осевший в Новосибирске и ставший “Ново-Сибирским транзитом”), объединивший директоров сибирских театров. Я помню эти годы, когда директор какого-нибудь театра четыре часа ехал на машине в другой город, чтобы присмотреть себе режиссера. И присматривали, приглашали. В сибирских театрах появилась молодая режиссура с хорошей школой, режиссеры потянули за собой молодых сценографов. Через несколько лет эти постановщики стали режиссерами, а потом и худруками театров сибирских городов.
Для сборника, приуроченного к 25-летию “Золотой Маски”, я написала большую статью, посвященную участию в этом фестивале провинциальных театров. Просмотрела всю информацию за 25 лет: провинциальная Россия постепенно, шаг за шагом, занимала серьезные позиции в этом крупнейшем форуме. Сибирь, конечно, на первом месте. Сейчас подтягивается Дальний Восток: прежде всего Хабаровск. Южно-Сахалинск уже второй раз номинируется – на прошлой “Маске” “Гроза” Александра Созонова, на нынешней “Экстремалы” Петра Шерешевского. На Дальнем Востоке есть точки, где современный театр живет и развивается, и есть места, где ничего не происходит, – как тридцать или даже пятьдесят лет назад.
– В одних провинциальных городах театры возникают, развиваются, переформатируются, в других этого не случается. Каковы причины?
– В театре все зависит не только от экономических причин, но и от того, есть ли художественный лидер. В каких-то театрах сидят директора, не желающие перемен, а при них маститые, серьезные главрежи или худруки, которым кажется, что у них все прекрасно. Или есть прогрессивно мыслящий директор, который понимает, что надо приглашать молодых, стремиться на фестивали. В Прокопьевске есть такой директор – Людмила Купцова. Такой же директор был и в Новокузнецке – Марина Евса.
– Лет десять назад Марина Давыдова сказала на лекции, что, к сожалению, в российской провинции нет театральных критиков…
– Я точно знаю, что она во многом изменила мнение – в возглавляемом ею журнале “Театр” часто печатаются критики из российских городов. Но ведь и до Марины Давыдовой так говорили. Вы думаете, Анатолий Смелянский не утверждал, что нет критики в провинции? Всех перечислять не буду. С одной стороны, провинциальной критики не может быть в принципе. Профессиональных критиков готовят только в Москве и в Петербурге. Еще готовили в Ярославле маленькую группу, но вряд ли они там оставались. Сейчас, после смерти Маргариты Георгиевны Ваняшовой, я не знаю, продолжается ли в Ярославле эта традиция.
Многие едут учиться из российских городов и остаются в Москве и Петербурге, потому что критик не выживет в провинции. Даже в большом городе, где, допустим, несколько театров, он не сможет себя обеспечить, занимаясь только критикой. Есть мощная секция критиков в Новосибирске, серьезная – в Екатеринбурге. Если говорить о критиках российского масштаба, в Екатеринбурге живет Олег Лоевский, который не называет себя критиком, он крупный театральный менеджер, но и критик тоже. И там же живет Лариса Барыкина – известный музыкальный критик, она пишет обо всей России. Владимир Спешков – в Челябинске, Вера Сердечная – в Краснодаре; они не очень-то востребованы в своих городах, просто потому, что мало театров и некуда писать.
– Вы тоже принадлежите к числу состоявшихся критиков, не уехавших в Москву или в Петербург.
– А зачем мне уезжать? Как Олегу и Ларисе незачем уезжать из Екатеринбурга. Я не работаю в Перми, я работаю в России. Мы не пермские, екатеринбургские или новосибирские – мы российские критики. Дома бываю крайне мало. Работаю на фестивалях, отбираю спектакли, или по приглашению театров, как эксперт. Работы очень много.
– В прокопьевском спектакле “Золото” со сцены звучит рэп. Вы “догоняете”? Нет страха, что современный театр перестанете понимать?
– Рэп я обожаю. Когда-то услышала студенческий рэп на “студенческих веснах” в Пермском политехе и инициировала фестиваль рэпа. Надо заниматься не только театром, но и интересоваться, что происходит в молодежной и во взрослой культуре. Театр – синтетическое искусство, особенно сейчас. Он берет многое из кино, литературы, других искусств. Поэтому если хочешь оставаться театральным критиком – занимайся самообразованием.
– Марат Гацалов, ставивший в Прокопьевске “Экспонаты” В.Дурненкова, чтобы выбить штампы, спрашивал актеров, что им не нравится в театре. А что в театре ненавидите вы?
– Я ненавижу фальшь, дурновкусие. Вот иногда смотришь спектакль на видео – три фразы, три реплики сказал артист, а тебе аж плохо становится, потому что ты понимаешь, какой это ужасный театр. Ведь сразу слышны заезженные интонации – штампами можно даже не называть, величаю их “пылью кулис”. Вот это я не люблю.
Беседовал Андрей НОВАШОВ
«Экран и сцена»
№ 1 за 2021 год.