Иван Вырыпаев, хоть и писал пьесу “Пьяные” для постановки в Дюссельдорфском Шаушпильхаус, немецкими реалиями особо не руководствовался. Разве что имена героев оказались усредненно европейскими: Марта, Магда, Лаура, Лора, Линда, Роза, Марк, Макс, Лоуренс, Густав, Габриэль, Матиас, Карл, Рудольф.
Режиссер Виктор Рыжаков, заинтересованный и умный интерпретатор творчества Ивана Вырыпаева, выпустил премьеру “Пьяных” сначала в Дюссельдорфе, а теперь в Москве, с актерами МХТ имени А.П.Чехова. Ее играют на Малой сцене театра, но чаще – в руководимом Рыжаковым Центре имени Вс. Мейерхольда. Постановщик, некогда открывший публике драматурга Вырыпаева и поставивший до “Пьяных” целый ряд его сочинений для театра (“Кислород”, “Бытие № 2”, “Валентинов день”, “Июль”), рассказывает о пьесе так: “Наша история – про людей не в себе. Про тех, которые нарушают обычные правила, плюют на условности и, преодолевая запреты, говорят о самом главном. Пьяный – это когда “море по колено”. Нет запретов – значит, разговор будет очень серьезный”.
В качестве эпиграфа вырыпаевской пьесе предпослано стихотворение Омара Хайяма, одно из четверостиший которого транслирует важную не только для драматурга, но и для создателей спектакля мысль: “Все, что видишь ты, – видимость только одна / Только форма – а суть никому не видна. / Смысла этих картинок понять не пытайся – / Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!”
В наше постпостмодернистское время нормальному человеку говорить всерьез о серьезном, да еще на трезвую голову, никак не получается, поэтому словохотливые герои Вырыпаева смахивают у Рыжакова на лицедеев и клоунов. Их пьянство лишено каких бы то ни было отталкивающих физиологических примет (вполне объяснимая в определенных случаях тяга блевать выведена исключительно в навязчиво повторяющиеся реплики с вынужденно замещенными после 1 июня нецензурными словами). На состоянии алкогольного опьянения настаивают в первую очередь ремарки, проступающие на зад-нике, разнообразием и изощренностью, впрочем, не отличающиеся: “Ночь. Улица. Все сильно пьяны”. Раскорячившись, буковки вываливаются на стену ЦИМа и сползают с нее, будто титры захлестывает волна (художники постановки – Мария и Алексей Трегубовы, видеография Владимира Гусева), с таким настроем, что становится ясно: они тоже изрядно пьяны, не меньше, чем пошатывающиеся и регулярно бухающиеся оземь представители человечества.
А начинается все с музыкальной вакханалии: у подножия квадратного помоста, приподнятого одной стороной на серьезный градус (никак не меньше уровня крепости водки), расположился необычный оркестр, исполняющий, как докладывает программка, произведение композитора Александра Маноцкова. Музыканты – чуть позже они окажутся актерами, взбирающимися в нужном эпизоде на помост, – с самыми серьезным видом гремят цепями, мучают игрушки-пищалки, хлопают бумажными пакетами, шуршат целлофаном и громыхают битым стеклом в мешках (наверняка в полном соответствии с партитурой), создавая утрированный звуковой фон нашей безумной жизни, в гипертрофированном масштабе. Преодолевая дурноту, как от царапанья железом по стеклу, публика мужественно выдерживает испытание акустическим хаосом.
Карабкающиеся на подмостки и виртуозно на них удерживающиеся, несмотря на зверский покат, персонажи одеты преимущественно в черное. У них капризные голоса, набеленные лица, парики, ирокезы, кудельки, патлы и вихри из волос, плюс иногда они демонстративно нацеп-ляют клоунские носы. Их возраст от 20 до 50, они семейные и одинокие, мясоеды и вегетарианцы, среди них – менеджер, рекламщик, пиарщик, модель, банкир, директор крупного международного кинофестиваля, проститутка и длинноногие девушки в вечерних нарядах без образования и профессий. Степень их опьянения колеблется от “сильно пьян” до “неизмеримо пьян”, движения изломаны и неестественны, а поиск контакта с реальностью катится с мощью девятого вала от индивидуального – через дуэт, трио, квартет, квинтет – до коллективного. Драматург определяет своих героев их же устами: “Усталые пьяные тела Господа”, но в спектакле они больше смахивают на вычурных насекомых, ростовых кукол или говорящих манекенов. Энергии у них как раз хоть отбавляй, хотя и подточена она “аффективной вязкостью” (научный термин означает склонность к застреванию на определенных эмоциональных переживаниях в сочетании с легкостью возникновения бурных аффектов).
Особый режиссерский язык, каким Рыжаков преподносит пьесы Вырыпаева, – блестяще заостренный, ритмизованный, эстетизированный, вербально ускоренный, не подразумевающий психологических пауз и натурализма, – исполнители подхватывают мастерски элегантно. Идеально воплощают его недавние ученики Виктора Рыжакова по Школе-студии МХАТ – Яна Гладких, Нина Гусева, Мария Карпова, но и более взрослые актеры МХТ – Янина Колесниченко, Игорь Золотовицкий, Ирина Пегова, как и приглашенный в спектакль Виталий Кищенко, впрыгивают в этот способ театрального существования отменно. Разве что у Ирины Пеговой в роли проститутки Розы, чья пьяная доверчивость приближается к идиотизму, минутами проскальзывают отголоски другого, в ином театре создававшегося, образа – судомойки Ирмы из “Безумной из Шайо” Петра Фоменко.
Первую часть “Пьяных”, состоящую из нескольких не связанных друг с другом сцен, можно определить как “Недоумения, нелепости и расставания”, вторую, где судьба сводит действующих лиц в самых причудливых сочетаниях, – “Встречи, нелепости и размолвки”. Деление, конечно, весьма условно.
Бесконечные разговоры о вывернутости мира наизнанку и способности или неспособности человека расслышать месседж Господа ведутся в течение одной хмельной ночи. Герои шлепают по воде, ездят кругами на велосипедах, падают в лужи и снова поднимаются, и говорят, говорят. Движения скованны, слова привольны и неподконтрольны. Беспомощное искание смысла жизни не обходится без богохульства.
Суть пьесы – в несоответствии поднимаемых героями вопросов, касающихся фундаментальных принципов бытия, веры и безверия, правды и лжи, здоровья и болезни, любви и предательства, – и состояния человека, когда трудно сохранять вертикаль, оставаться верным прямохождению, поскольку земля уходит из-под ног в прямом, а не переносном смысле. В начале спектакля высвечивающаяся на помост видеопроекция квадратиков паркета будет плавно скользить, коварно уплывая из-под покачивающихся героев.
Среди ключевых констатаций и изумлений эпохи, отчасти перешагнувшей постмодернизм: как случилось так, что все утекло и продолжает утекать сквозь пальцы? В этом сезоне на российской сцене, в санкт-петербургском БДТ, появился еще один спектакль, задающийся схожим вопросом – “Алиса” в постановке Андрея Могучего (текст сочинения Могучего и соавторов). В обоих случаях вопрос (или утверждение) формулируется предельно грубо – в терминологии героя “Алисы”: “все просрали”; в интерпретации персонажа “Пьяных”: “Как сделать, чтобы не ссать?”, найти возможность без страха жить дальше. Как известно, способ забвения трудностей давно найден – жизнь есть сон. Пьяный сон целого поколения. И едва ли одного.
И все-таки похоже, что постмодернизм сожрал человека не полностью, раз он еще способен на рефлексию, пусть в состоянии столь сильного алкогольного опьянения, что граничит с пребыванием в иных вселенных. Способность задавать себе и миру проклятые ключевые вопросы – и сегодня остается признаком подлинности человека.
Идеально выверенная форма постановки “Пьяных” – пространство, время, движение, бытие, основные онтологические предметы и сущности приобретают здесь ярко выраженные, заостренные черты опьянения – довольно быстро переключает на себя внимание с усыпляюще монотонных сентенций о необходимости “слышать шепот Господа в своем сердце”, обрамленных фекальной тематикой и лексикой, заполонивших души и речи.
Давний тандем Рыжаков-Вырыпаев сохраняется уже больше десяти лет, однако постепенно все сильнее бросается в глаза: насколько режиссер чужд морализаторству и миссионерству, держится за форму и ритм, неустанно их совершенствуя, настолько последовательно драматург, форму и ритм тоже не отвергающий, морализаторством и миссионерством проникается, насыщая ими пьесы без меры. Есть опасность, что в недалеком будущем это расхождение дорог и мировосприятий может бесповоротно развести некогда единомышленников.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена», № 16 за 2014 год.