Мой старый кот

Михаил ПРОБАТОВ
Михаил ПРОБАТОВ

Кажется, в 1990-е Михаил Пробатов впервые пришел в нашу редакцию. Своими новеллами и эссе он, к сожалению, не часто нас радовал. А хотелось бы печатать их из номера в номер.

Миша появлялся, исчезал, появлялся снова. Снова исчезал. Потом исчез надолго – уехал в Израиль. Звонил, рассказывал о житье-бытье. Спрашивал, не забыли ли его. О “забыть” не могло быть и речи. Такой это был редкостный человек. Удивительный. Умница, одаренный. Не просто одаренный, а как-то особенно.

Жизнь нас развела. Получилось, навсегда. Мы больше не виделись.

Оказалось, что Миши уже нет…

Спасибо судьбе, что когда-то мы встретились с Мишей Пробатовым. Его историей про старого кота хотелось бы вернуться в то время, когда были вместе.

Эту историю я хочу посвятить одному славному, доброму и храброму израильскому парню, еврейскому солдату, резервисту Армии обороны, который – это вполне естественно в его возрасте – считает меня старым дураком.

– Еврей! Еврей, черт тебя побери, куда ты все время пропадаешь?

Я опустился на колени и заглянул под кровать, где, свернувшись грязно-белым клубком шерсти, лежал мой умирающий кот – кондотьер Гаттамелата, великий воин. Он умирал от старости, а может быть, от какой-то неведомой болезни, вернувшись недавно вместе с моей семьей в те края, где воевал шесть веков тому назад против сарацинов на службе у турецкого султана.

Итак, я опустился на колени и сказал:

– Я к вашим услугам, мессир.

– Когда не нужен, глаза мозолишь, а понадобишься – не дозваться. Теперь я не могу вспомнить, зачем ты мне нужен был, – он говорил хрипло, резко и властно, как всегда, но до меня доносилось только жалобное мяуканье, скорее, похожее на стон. – Что-то я хотел тебе… а! Капитана Короллу ко мне, живо!

– К сожалению, это невозможно, ваша светлость. Вы запамятовали, капитан погиб.

– А-а… Я вспомнил, вспомнил. Он связался с этим сумасшедшим татарином.

– Вы, сеньор, имеете в виду военачальника Мамая?

– Вот именно. Простой сотник, и за душой ни гроша. С этим Мамаем я виделся в Вильно за несколько лет до того, как его в Таврии удавили. Хорошие же у него были друзья, нечего сказать – до первого разгрома. Бедняга Королла был храбрый дворянин, но совсем еще мальчишка и связался с неудачником, человеком безродным, а этого никогда делать не следует – я ему писал в Сарай. Две тысячи великолепных генуэзских пехотинцев погубить из-за глупости какого-то проходимца!

Ягелло произвел на меня впечатление продувной бестии, а Мамай доверился ему. Вся конница литовская была набрана из русинов. Как же сумел бы этот виленский Перикл, черт бы его взял, вмешаться в дело, когда воевода Боброк внезапно атаковал, и татары еще не побежали! Не пошли бы русины своих рубить, это было ясно с самого начала. И еще этот московский князь… я уж не помню, как его…

– Димитрий, ваша светлость.

– Мне говорили при литовском дворе, будто он помешался и мечтает у себя на Москве Константинополь воздвигнуть. Сумасшедшие или прохвосты. Как перевалишь за Карпаты, никому доверять нельзя. Здесь султан, хоть и туговат был на расплату, зато в мои дела носа не совал, и мы неплохо поживились без особенных потерь. Сарацинская конница рубилась хорошо. Но наступления регулярного пехотного строя они не выдерживали никогда. А от выстрела из аркебузы просто разбегались. Я купил десяток аркебуз в Ливорно у негоцианта Нахума, твоего сородича, ты не помнишь такого?

– Я в то время еще не родился, мессир, и я никогда не был в Ливорно.

– Послушай меня, мой старый еврей, – тихо прохрипел кондотьер. Ты мне правду скажи, а то твоя жена мне надоела, она сует мне мясной фарш, который я проглотить не могу, и делает дурацкие уколы, какой прок от этого? Скажи правду. Я ведь умираю, а?

– Все в руках Господа, мессир.

– Черт возьми! Прекрасно. Я прожил по-своему неплохую жизнь. Позови кого-нибудь из молодцов и вели меня заколоть, я устал. Попа не нужно, о моих грехах знает весь белый свет.

– Не гневайтесь, ваша светлость, здесь нет никого, кроме меня, моей жены и ее дочки. Ваши люди погибли под стенами Флоренции и Милана, на Кипре, у подножия пирамид, в Иудейских горах, в Альпах – повсюду, куда вы их водили за собой, они погибали.

– Ну, так сам это сделай, рука не отсохнет.

– Виноват, я не могу, жены боюсь, сударь, она мне этого не простит.

– Почему евреи всегда так распускают своих баб? Ладно, ступай. Может, я усну.

За несколько лет до отъезда в Израиль я привез из Кракова в Москву кота и прозвал его Гаттамелата. И придумал забавную историю о том, как знаменитый кондотьер, конная статуя которого украшает “венецианский дворик” Пушкинского музея, вследствие расстройства своих финансовых дел (воевать в долг – дурная и очень вредная привычка), решил уйти на покой и долгое время провел в Подмосковье инкогнито под видом белого с серыми пятнами кота. “Экран и сцена” опубликовала тогда два моих очерка об этом. Кот сильно болел, а когда мы его перевезли в город, пришлось сделать ему сложнейшую операцию кишечника (резекцию) – такую, что для человека в большинстве случаев кончается очень печально. Однако кот выжил. Учитывая его преклонный возраст, болезни и, кроме того, свирепый нрав, не с кем было оставить его в Москве. Он совершил путешествие в Святую Землю на самолете компании “Эль-Аль” в плетеной корзинке для сбора грибов. Ехать он не хотел. Мы соблазнили его рассказами о кошке, которая жила в Израиле у моей падчерицы. Эта кошка – удивительная красавица, египетской породы, совершенно черная с белым пятном… прошу прощения у дам, как раз в том самом месте, которое является предметом вожделения влюбленного мужчины в безумные минуты страсти. Однако жена с дочкой, не поставив меня в известность, сговорились по телефону, и к нашему приезду кошка была стерилизована.

Я намеревался дать информацию в одной из местных русскоязычных газет о том, что в Израиль в самый разгар интифады прибыл известный военный и политический деятель XIV века, в свое время командовавший всеми вооруженными силами Венецианской республики. Гаттамелата мне это настрого запретил. Как-то раз во время церемонии утреннего умывания он сказал мне:

– Какого черта вы потащили кошку к ветеринару? Она мне всю морду расцарапала. Кстати, учти: я тебе этого в Москве говорить не стал, но меня очень удивило, когда в аэропорту Бен-Гурион солдаты не повесили меня на ближайшем фонарном столбе.

– Что такое вы изволите говорить, мессир? Как это возможно?

– А когда мы с моим дружком Франческо Сфорца штурмовали миланскую крепость, где он потом себя герцогом объявил, там столько евреев перерезали, что мы и считать перестали. Э-э-э! Что про евреев говорить, когда за миланскую матрону давали четыре луидора и еще просили в придачу к этой сеньоре доброго жеребца, там ведь были отличные конюшни, лошади совсем в цене упали.

– Что вы думаете о здешних делах войны и мира, ваша светлость? – спросил я его тогда. Это было в октябре 2000 года, когда арабы проводили истребительные теракты по нескольку в течение одних суток, как правило, удачные, и ежедневно обстреливали пригород нашей столицы – Гило. Близились досрочные выборы премьер-министра.

– Я всегда охотно принимал евреев на службу, они, как ни странно, люди храбрые и дисциплинированные. Сейчас, когда греюсь на балконе, смотрю иногда на проходящих мимо солдат. Что ж… Здоровые парни, сыты, обмундированы. и отлично вооружены. Но нельзя, однако, долго держать их в бездействии. Для этого здесь слишком много вина и красивых девушек. Они беситься начнут. Кто здесь будет править в предстоящие несколько лет?

– Вернее всего, некий генерал Шарон, ваша светлость.

– Ему уже доводилось драться с сарацинами?

– О, да! И всегда успешно. Он очень популярен в армии и среди населения.

– Скажу тебе, что я бы сделал. Мне-то сейчас ввязываться в эту кашу не с руки – нет у меня здесь кредита, негде взять людей, да и местные военные будут недовольны, а жаль. Война может быть великолепная! (Слава Богу, – подумал я. – Только кондотьеров здесь еще и не хватает.) Все ждут выборов, как я понял – здесь же республика? А я, не дожидаясь выборов, ударными частями перешел бы восточную границу сразу в нескольких местах. Необходимо оседлать реку Иордан, прочно укрепившись на восточном берегу, и одновременно выдвинуть значительную часть войска так, чтобы передовые, наиболее надежные подразделения, находились в нескольких верстах от города Дамаска. Это нужно сделать быстро, пока никто ничего не понял.

– Ваша светлость, к сожалению…

Но он был очень увлечен. Он сидел, широко расправив могучую грудь, и смотрел беспощадными зелеными прозрачными глазами куда-то вперед – туда, вероятно, где двигались в клубах пыли массы наступающей пехоты под непрерывный грохот канонады.

– Что же касается западных границ, то на Синае следует артиллерией в течение суток уничтожить буквально все. Чтоб там ни единой живой ящерицы не осталось. Тогда Египту придется, коли решатся они наступать, преодолеть открытую, безводную местность, волоча при этом за собою все снабжение под ударами с воздуха, огнем артиллерии и отражая контратаки специально созданных для этого немногочисленных, но подвижных и хорошо обученных отрядов, числом не более пехотного взвода.

– Мессир! – сказал я. – За последние шестьсот лет международное положение Передней Азии изменилось и, я бы сказал, несколько усложнилось. Дамаск, в частности, является на сегодняшний день столицей сопредельного государства, которое немедленно обратится к великим державам за помощью. Тем более Египет. И будут против Израиля введены сокрушительные экономические санкции – так сейчас принято.

– Наплевать. В таких случаях население облагается чрезвычайными налогами. Конечно, необязательно, чтобы люди на улицах с голоду подыхали, а впрочем, кто и умрет, не беда – на то война. А парламент можно временно арестовать. И повесить на площадях десятка два трусов и болтунов – это всегда бывает полезно.

– Пока в Израиле находятся и живы еще люди, подобные мне, мессир, никто здесь парламент не арестует и никто без суда никого не повесит.

– А это потому, что ты еврей, и потому, что ты чистоплотный, и еще потому, что ты войны не любишь! – презрительно сказал мне мой кот.

– Святая правда, я не люблю войны и я еврей.

– Ну, хватит болтать. Я проголодался. Подавай завтрак.

Этот разговор произошел около двух лет назад. А недавно, как раз накануне внеочередных выборов в Кнессет, жена осторожно вытащила его из-под кровати, где он провел последние два месяца, тяжко и неизлечимо больной. У него обнаружили раковую опухоль в мозгу – все было кончено.

– Куда это она тащит меня?

– Вас отвезут туда, ваша светлость, где вы мирно уснете и никогда уже не проснетесь.

Ничего почти не осталось от нашего кота – скелет, обтянутый клочьями шерсти.

– Поговорим с тобой немного на прощание. Хоть ты и пьяница, человек неаккуратный и ненадежный, а все же был мне верным слугой в тяжелые годы, а жена у тебя – красавица, к тому же она, как все еврейки, хорошо умеет за больными ходить. В былые времена я отнял бы ее у тебя, – повторил он свою старую угрозу. – Расскажи, что тут творится, на Святой Земле.

– Похоже, близка большая война,

сеньор.

– Это хорошо. Зря вы, однако, позволили кому-то издалека здесь распоряжаться. Нужно было драться самим.

– Мессир, войны здесь хватит на всех.

– Ты, бывало, часто говорил, что не любишь войны.

– Война за свободу, ваша светлость! На предстоящих выборах я буду голосовать за партию, которая называется Херут – Свобода.

– За свободу? За чью свободу?

– Мессир, миллионы людей многие столетия здесь живут в рабстве. За их свободу я хочу сражаться.

– Ты знаешь, с кем приходится сражаться за свободу рабов?

– Знаю. С рабами.

– Никто так самоотверженно не защищает рабство, как сами рабы. Сарацины, сколько я их помню, всегда были рабами с тех пор, как покинули вольные просторы Аравии, где мирно кочевали, пасли своих овец и никому не причиняли зла. А как полмира поработили – сами стали рабами. Кроме того, каждый народ сражается за свое. Хочешь, чтобы евреи сражались за арабскую свободу? Ты старый дурак, и тебя никто не поймет.

– Кроме евреев. Евреи ведь первыми поняли, что Бог создал человека подобным Самому Себе, то есть свободным, не так ли?

– Довольно, – сказал Гаттамелата. – Я устал. Мне об этом поздно размышлять. Я всю жизнь воевал за самого себя. Сможешь ты меня где-нибудь здесь закопать, чтобы я на помойке не валялся?

– Все будет исполнено достойно вас, ваша светлость.

Я выкопал ему могилу в Иерусалимском лесу, – есть тут такое место – среди неизвестных мне вечнозеленых хвойных деревьев, похожих на наши лиственницы. Пройдут зимние дожди, приду, насыплю на могилу еще земли и прикачу туда камень. История белого кота Гаттамелаты, кажется, пришла к концу.

Остается последнее. Как я выяснил, покопавшись в интернете, Гаттамелата – не имя, а боевая кличка кондотьера Эразмо да Нарни. В переводе на русский гаттамелата – медоточивый кот. Наш кот и был таким. Он ластился и мирно мурлыкал, пока его не пробовали столкнуть на пол. Тогда он мог так ударить когтистой лапой, что кровь брызгала фонтаном. Как я удивительно угадал.

Иерусалим

***

“Тоска высокая, да небо низкое,

А знаешь русскую судьбу мою?

Брусника сладкая, а клюква кислая,

Любовь далекая, разлука близкая,

А водка горькая в моем краю…”

Михаил ПРОБАТОВ

«Экран и сцена»
№ 11 за 2020 год.