Последние разговоры

• Петр ФОМЕНКО. Фото Л.ГЕРАСИМЧУКНаверное, у многих из тех, кто пришел 13 августа в “Мастерскую П.Фоменко” прощаться с ее создателем, рождалась в голове фраза, произнести которую вслух решился Юрий Норштейн: “У Фоменко сегодня опять аншлаг”. Аншлаг вопреки мертвому театральному сезону. Очередь у театра, публика в фойе, свет, приглушенный, как на спектакле, полный до предела зрительный зал со стоящими в проходах людьми, то и дело вспыхивающие аплодисменты (словам и речам) в присутствии гроба. Генриетта Яновская с оттенком недоумения заметила: “У Фоменко аплодируют даже на похоронах”. Вряд ли это говорит о недостаточной тонкости собравшихся, скорее об особости человека, которого провожали, чей взгляд наблюдал за нами с фотографий, высвечивавшихся над сценой.
А ведь все должно было быть совсем иначе. Ровно за месяц до прощания – 13 июля – Петру Наумовичу Фоменко исполнилось 80. От чествований он привычно сбежал, провел этот день на даче в Подмосковье, а в театре все это время царило оживление, не умолкали телефоны, урчали факсы с поздравлениями, вывешивались на доску юбилейные статьи (см. Вадим Гаевский “Свидание осени и весны” – “ЭС” № 13, 2012 г.). Планировалось, что актеры поздравят своего Мастера в самом начале нового сезона традиционным капустником, даже дата была назначена, 4 сентября. Не случилось.
Не знаю, как для ближнего круга, а для нас, зрителей, Фоменко был непредсказуем и часто необъясним. Впрочем, и близкие привыкали к его манере, осознавали его противоречивость не сразу. Ведь они становились близкими не в одночасье. Так, Сергей Женовач вспоминает, что поначалу, в годы своей учебы в ГИТИСе, представ-лял Петра Наумовича человеком с другой планеты – планеты Фоменко, где все обитатели такие, как он, мятежно размышляющие о высокой литературе и изъясняющиеся неземными выражениями вроде “магический кристалл” и “божественный идиотизм”.
Потом он действительно создал свою планету – не планету Фоменко, но планету фоменок. У нее гитисовский замес и почти четверть века за плечами, если считать от момента набора того актерско-режиссерского курса, который превратился в театр “Мастерская П.Фоменко”. Тот же Сергей Женовач утверждает, что студенты и педагоги этого курса все эти годы ощущали себя “обществом взаимного восхищения”. В такой атмосфере и рождается настоящее искусство.
Планета фоменок много кочевала – спектакли игрались в музеях, кинотеатрах, домах культуры, на множестве чужих сцен. Бездомность, странничество по театрам Петра Наумовича не удивляло, но выматывало, отбирало силы. Потом появился Дом на Кутузовском – помещение бывшего кинотеатра “Киев” с двумя тесными неудобными залами, где впоследствии был обжит каждый закуток и постановочно обыгран каждый недостаток сценического пространства.
Казалось, Фоменко доставляло удовольствие просто бродить по этому дому: пройти через залы, постоять в дверном проеме, приоткрыть дверь в зрительскую часть и прошествовать по фойе, присесть бочком на стул, словно незваный гость, заглянуть в буфет, всматриваться в незнакомые лица и раскланиваться со знакомыми, вглядываться, вслушиваться и вчувствоваться в звуки повседневной жизни своего создания. Хотелось бы думать, что это были счастливые мгновения. Не изменил он себе и в новом здании, построенном для театра на склоне Москвы-реки, так же регулярно совершал, погруженный в себя, задумчивый обход, только лестницы тут были выше, воздуха, как и мест в зале, больше, а закулисье просторнее и разветвленнее.
Провожая Петра Наумовича Фоменко в последний путь, перед тем как отправиться на Ваганьково, его пронесли по всему театру, завернули в библиотеку, которая привычно служила ему кабинетом, перешли через улицу в старое здание, прошли тем путем, который он так любил.
На панихиде (“последние разговоры” – назвал ее Евгений Каменькович) вспоминали, сколько ударов судьбы режиссеру довелось пережить. Он о них никогда не забывал. Наверное, отчасти из-за них появилось у Фоменко его знаменитое взнервленное придыхание. И все-таки раз за разом во всевозможных интервью, беседах и просто на репетициях он варьировал одну и ту же мысль: “Наше оружие – это радость бытия”. Фоменко научился (или всегда умел?) бытию радоваться, его ценить, им восхищаться, ненавязчиво, но настойчиво делился этим умением с учениками. В спектаклях двух пос-ледних десятилетий его жизнеприятие достигло кульминации в “Одной абсолютно счастливой деревне”, “Семейном счастии” и “Войне и мире. Начале романа” и едва заметно стало сдавать позиции, начиная с “Трех сестер”, чуть более ощутимо отступив в “Триптихе” и последней фоменковской премьере – “Театральный роман (Записки покойника)”. А сам он становился, чем дальше, тем светлее, как сказал Карэн Бадалов, назвавший себя и всех осиротевших фоменковских актеров его счастливыми подмастерьями. Он же зачитал цитату из повести “Одна абсолютно счастливая деревня” – текст, не вошедший в спектакль, но очень уместный в этот день: “…и часть земли здесь будет ему навсегда”.
Фоменко любил изъясняться высоким стилем – мало кто излагал свои мысли так, как он, но был категорически чужд пафоса. О нем и прощаясь говорили без пафоса, хотя вполне отдавали себе отчет в том, кто ушел. Иван Поповски вспоминал неизменный призыв Фомы “не ставить точку” и одно из его любимых выражений, на самом деле, грамматический термин – future in the past, будущее в прошлом.
Сейчас, как никогда, “Мастерской П.Фоменко” предстоит жить, думая о будущем, но оглядываясь в прошлое. Осенью выйдут две премьеры, одобренные Фоменко: показы “Заходите-заходите” по роману Меира Шалева в режиссуре Юрия Буторина состоялись уже в июле (см. рецензию на с. 5); набоковский “Дар” в постановке Евгения Каменьковича ожидает публику 11 сентября.
Думая о Фоменко, все вспоминают его спектакли, а их в афише “Мастерской”, по счастью, остается множество. Думая о Фоменко, каждый припоминает свое. Моя память упорно преподносит несколько эпизодов. Как лет десять назад Петр Наумович вместе со всем театральным сообществом ездил в Любимовку, имение К.С.Станиславского, сажать вишневый сад, как удовлетворенно улыбался в усы, прогуливаясь на природе тем апрельским днем. (Прижился ли тот вишневый сад?..) Как несколько лет назад он неожиданно пришел на поминки нашей коллеги, театрального критика Марины Зайонц и взволнованно читал стихи. Или как втолковывала Людмила Максакова своим спутникам, покупая огромную охапку роз перед премьерой “Триптиха”: “Вы же должны понимать, что рядом с нами живет гений!” и со страстью швыряла их потом на сцену к его ногам (она же с горечью говорила на панихиде о записочках Фоменко, сохранившихся у нее, в каждой из которых имелась фраза: “Прости за все, в чем был и не был…”).
“Мастерская П.Фоменко” всегда отличалась небанальностью. Это одна из граней их таланта. Однажды среди вполне серьезной печатной продукции они задумали издать книжку “Театральная кухня” с логотипом своего театра – сборник рецептов (с фотографиями), по которым фоменки готовят для себя, для своей семьи и друзей. Книга состояла из нескольких разделов: режиссерская кухня, актерская кухня, административная, цеховая и так далее. Поучаствовали все желающие: одни отнеслись к затее сверхответственно, другие хохмили, но цензура как таковая отсутствовала. Книгу открывают два рецепта от Петра Фоменко, названные им “Умереть, проснуться в слезах” и “Селедка по-светловски”. Оба стОят того, чтобы их привести. Про первое блюдо по его названию можно предположить все, что угодно, но это яичница. Слово Петру Наумовичу, с его особыми словечками и причудливыми рекомендациями:
“Нужна большая сковорода, на половину стола.
Ингредиенты: лук репчатый,фиолетовый (красный, крымский), большие головки, штуки четыре. Масло любое, но лучше подсолнечное, жареное, которое семечками пахнет. Шесть крупных помидоров, лучше квелых (переспелых, которые истекают клюквенным соком) на десять яиц.
Способ приготовления. Лук отдельно жарим до явственной розовости, до светлого пыла. Жарим на масле. Как только лук обжарился, помидоры, порезанные крупными кусками, кидаем в сковородку. Все поджариваем до темного пыла. Когда помидоры сравняются и будут кипеть, кидаем туда яйца, чуть раздвигая массу помидоров с луком так, чтобы яйца обжарились. После того, как все сравняется, накрываем сковородку большой крышкой или миской. Жарим на медленном огне в течение 1,5 минут. Снимаем крышку и включаем огонь на максимальную мощность на минутку, до яркого чуфырканья. Рекомендуется посыпать укропом, петрушкой и зеленым луком. Перец и соль.
Подается на стол прямо в сковороде, когда уже у всех есть ложки. Есть из сковородки большими столовыми ложками”.
Второе название говорит само за себя, а лаконичный рецепт состоит из двух строк: “Взять крупную сельдь. Разделать на газете”.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена» № 16 за 2012 год.