Алексея Вадимовича Бартошевича знают и любят все. Ну или почти все. И это не удивительно: мало найдется людей, наделенных таким числом разнообразных достоинств и талантов. Это и энциклопедическая образованность, и литературный дар, и дар рассказчика, юмор, элегантный и желчный одновременно, безмерное обаяние, а также широта, благородство, доброжелательность, самоотверженность, безотказность. Для Алексея Вадимовича, связанного с театром в том числе и генетическими узами, культура – это естественная среда обитания, источник вдохновения, но также повод для рефлексии, критики, шуток, страданий и надежд. А для нас, тех, кто его знает и любит, он сам является ее воплощением, причем в самых разных своих ипостасях.
Бартошевич – академический ученый, историк театра, шекспировед с мировым именем. Но одновременно, благодаря редкой способности к импровизации и недюжинному артистизму, он блестящий лектор и желанный гость всевозможных диспутов и популярных программ. Здесь он выступает еще и в роли уникального “хранителя” всевозможных театральных легенд и дней минувших анекдотов. Бартошевич – автор целого ряда замечательных статей и книг, среди них – “Шекспир. Англия. ХХ век”, “Для кого написан Гамлет”, “Театральные хроники. Начало двадцать первого века” и т.д. А еще он всю свою жизнь преподает в ГИТИСе и выпестовал не одно поколение благодарных учеников. Вспоминается рассказ самого Алексея Вадимовича о том, как еще на заре его педагогической карьеры к нему подошел один из новых студентов и сказал с почтением: “Алексей Вадимович, а ведь у вас еще мой дедушка учился!”.
Перечислив очевидное и общеизвестное, я позволю себе перейти к личным наблюдениям, почерпнутым из двадцатилетнего опыта работы под началом Алексея Вадимовича Бартошевича в Государственном институте искусствознания. Меня не устает поражать и восхищать то, что искушенность и скепсис не мешают Алексею Вадимовичу сохранять поистине юношескую любознательность и живой интерес ко всему новому. Казалось бы, ну как можно, имея такой уровень “насмотренности” и такой безупречный вкус, продолжать посещать почти все художественные выставки и практически ежедневно ходить в театр? Более того, насколько мне известно, Алексей Вадимович иногда по нескольку раз смотрит один и тот же новый спектакль, руководствуясь призрачной надеждой: вдруг все-таки отыщется или выкристаллизуется в нем что-то ценное, самобытное? Сама по себе подобная (совершенно мазохистская, на мой взгляд) постановка вопроса говорит о многом. Несмотря на присущую ему ироничную проницательность, Алексей Вадимович едва ли не из всего, с чем сталкивается, пытается извлечь какой-то положительный опыт. Возможно, именно потому он так любим всеми, что этот принцип распространяется и на сферу человеческих отношений: что-то хорошее Алексей Вадимович умеет разглядеть в каждом из нас. Думаю, именно этим объясняется его знаменитая бесконфликтность и ровная доброжелательность, у многих непримиримых “борцов за идею” (неважно какую) вызывающая недоумение или даже раздражение. И в этом смысле одной из главных жизненных проблем Алексея Вадимовича является, возможно, то, что каждый хочет видеть его на своей стороне, в своем лагере. А между тем, при кажущейся мягкости и уступчивости, Алексей Вадимович умудряется сохранять индивидуальную позицию и систему взглядов, почти всегда оставаясь “над схваткой”. Причем в его случае виртуозное умение находить баланс в отношениях, избегать слишком резких суждений и, где можно, идти на компромиссы, на мой взгляд, является признаком не только особого такта, но независимости, цельности и, если можно так выразиться, “взрослости”. Ведь там, где речь идет об отстаивании сущностных принципов, Алексей Вадимович проявляет редкую стойкость и последовательность.
Вспомним, как он, будучи на тот момент не в лучшей физической форме, считал себя обязанным регулярно приходить к суду и в суд, в котором рассматривается постыдное “театральное дело”. Или как решительно и не стесняясь в выражениях защищал Институт искусствознания, над которым нависла угроза закрытия. Удивительное нравственное и эстетическое чутье (стиль поведения определяется ведь не в последнюю очередь личным вкусом), мудрость и чувство собственного достоинства позволяют Алексею Вадимовичу безошибочно находить водораздел между противостоянием и склокой, принципами и вкусовщиной, цеховой солидарностью и “партийностью”.
Мы, сотрудники сектора Современного искусства Запада, которым Алексей Вадимович руководил в течение долгих десятилетий, на себе испытали его способность сочетать человечность с профессиональной требовательностью, а снисходительность и широту – с принципиальностью. Атмосфера увлеченности общим делом, дружества, доверия и радости, царящая в нашем секторе, была создана именно им или, по крайней мере, при его самом активном участии.
И тут встает еще один вопрос, которым я не устаю задаваться: как человек с подобным уровнем личной одаренности и востребованности умудряется, во-первых, сохранять такую степень самоиронии и скромности, а во-вторых, так много думать и заботиться о других? Степень самоотдачи Алексея Вадимовича, его безотказность в сочетании с безупречной ответственностью заставляют нас, его коллег, не столько даже учиться у него (это слишком трудно, хотя мы и пытаемся!), сколько снова и снова повторять: Алексей Вадимович, дорогой, мы так вас любим и так в вас нуждаемся, что, пожалуйста, больше заботьтесь о себе, тратьте на нас и нам подобных чуть меньше сил, обзаведитесь, наконец, необходимым для выживания умением отказывать в просьбах и дозировать нагрузки! Пусть у внуков и правнуков того студента, чей дедушка у вас учился, также будет возможность послушать ваши замечательные лекции и получить удовольствие от общения с вами! С юбилеем Вас и, пожалуйста, будьте здоровы!
Татьяна ГНЕДОВСКАЯ
«Экран и сцена»
4 декабря 2019 года.