В этой истории имеются все ингредиенты для душераздирающего индийского кино (если бы не полное отсутствие злодеев) – персонажи один за другим теряют память, разум, зрение; среди них есть мать, 17 лет разыскивающая сына, и покинутая возлюбленным девушка, слезоточащая буквально на протяжении всего действия, причитая: “Он разрушил нашу любовь! Улица напоминает мне его лицо! Я чувствую себя униженной и некрасивой! Нужно любить Вьетнам, как я!”. С эстрады льется французская попса, милее русского шансона. Есть очевидные натяжки в сюжете – ради композиции пренебрегают возрастными изменениями центрального персонажа (хозяйке ресторана, как ни подсчитывай, уже сильно за 90, а она активна, будто ей вдвое меньше) и позволяют вдруг забыть родной язык человеку, покинувшему родину – хотя он и не оставлял языковой среды. “Так рассказывают истории во Вьетнаме – с большим количеством слез”, – поясняет в финале рассказчица, с доверительной интонацией комментирующая происходящее, порой приправляя саспенсом: “эта женщина принесет много горя в семью!”.
Поведать историю, как во Вьетнаме, решилась Каролин Гиела Нгуен, основавшая 10 лет назад в Валансе театральную компанию Les Hommes Approximatifs (“Приблизительные люди”). Кавалер Ордена литературы и искусства дважды номинировалась на французскую премию “Мольер”, в том числе, за “Сайгон”, прогремевший сначала на фестивале Ambivalence(s) в Валансе, потом растрогавший публику в Авиньоне, а теперь привезенный в Москву на фестиваль “Территория”. Два года подряд дочь вьетнамской эмигрантки и француза алжирского происхождения ездила на родину матери, а потом написала пьесу о знакомой ей с детства диаспоре, из которой до сей поры не выходили персонажи западной драматургии. О социуме-загадке для европейцев, не вызывающем специального любопытства (так, по сюжету, француженка, желая оказать любезность вьетнамцу, говорит: “Я нашла вашу страну на карте” – и это после почти столетней колонизации Вьетнама!). О культуре, манифестирующей себя в западном обществе, в основном, через экзотическую кухню. Кухня и стала местом действия, курсирующим из Сайгона в Париж, а оттуда в Хошимин, а также машиной времени, переносящей персонажей из 1956-го года в 1996-й и обратно.
На сцене – подробно воспроизведенный дешевый вьетнамский ресторанчик: слева застекленная кухня, где не прекращают готовить, справа – небольшой подиум, украшенный гирляндой светящихся лампочек, подходящий и для артиста варьете пятидесятых, и для любителя караоке девяностых. Столы и стулья между ними легко передвигаются – в зависимости от мероприятия, которое заказывают клиенты. До 1956 года в Сайгоне среди клиентов были и французы – и для них здесь пели по-французски. Поэтому, вслед за французским экспедиционным корпусом, певцу и хозяйке пришлось покинуть страну в числе прочих коллаборационистов, ставших “вьет-кьеу” – иностранными вьетнамцами. (Хотя оккупанты у вьет-кьеу симпатий могли и не вызывать, а у хозяйки ресторана даже забрали сына на европейскую войну, где он и сгинул.) Покидает Сайгон и будущая мать протагониста, которому в 1996-м уже слегка за тридцать (как и режиссеру), – ее увозит жених-француз. 40 лет спустя мы находим их в аналогичном заведении в Париже, где родившийся во Франции полувьетнамец уже не понимает языка своей матери и противопоставляет себя ее культуре (“на ваших лицах никогда не видно, что вы чувствуете”). Именно в 1996 году вьет-кьеу получили разрешение вернуться на родину – 40 лет скитаний – метафора хорошо понятная представителям западной цивилизации. Однако парижские вьетнамцы уже не чувствуют связи с городом, который успел поменять не только название (мать режиссера, к примеру, отказалась вновь увидеть Вьетнам). Лишь один из персонажей едет в Хошимин, чтобы найти чудом сохранившийся ресторанчик, где он когда-то пел для оккупантов, на персональном уровне проявляющим к вьетнамцам человеческую солидарность. И встречает там девушку, похожую на ту, которую вынужден был когда-то покинуть. И пусть хипстер-барышня вызывающе дерзка, пусть универсальным языком коммуникации стал трудный для обоих английский, но вьетнамский характер жив – так же, как он, будучи молодым эмигрантом, гордо отказывался от помощи незнакомой парижанки, от денег французского вьетнамца отказывается современная юная хошиминка: “не нужно нас недооценивать!”.
Мелодраматический наив “рассказа как во Вьетнаме”, интегрированный в документальную канву эпической истории из жизни вьет-кьеу, – один из множества приемов, погружающих в другую культуру, действуя на подсознательном уровне. Театр Нгуен предельно реалистичен, рядом с французскими, вьетнамскими и вьетнамо-французскими актерами (прекрасными!) на сцене и непрофессионалы, что работает на фактурную подлинность. Режиссер предоставляет нам возможность постигать Вьетнам через тональный акцент и руладное звучание речи – несколько минут на сцене слышится болтовня современных подростков, что не нуждается в переводе: при специфичности жестикуляции и мелодии языка, мы улавливаем интонации, общие для всех подростков мира. И догадаться об отражении музыкальных гармоний запада во вкусах вьетнамцев – по французскому репертуару, который они исполняют. И вникнуть в проблемы отсутствия звуковой аналогии между языками: произношение имени одного из персонажей, Хао, на французском становится предметом шуток для вьетнамцев – французы не произносят звук Х, а без него это слово во вьетнамском языке имеет совсем другие значения. Мы запоминаем имена по-настоящему тронувших нас персонажей – Лин, Хао, Май и… Мария-Антуанетта – именно так зовут нестареющую вьет-кьеу, неотразимый внеэтнический архетип хозяйки заведения, которая уже более века хранит этот очаг национальной идентичности, где пересекаются два несхожих, но взаимосвязанных мира.
Спектакль был также показан на Театральной олимпиаде в Санкт-Петербурге.
Светлана ПОЛЯКОВА
«Экран и сцена»
№ 20 за 2019 год.