В сентябре на сцене Театра Наций состоялась премьера чеховского “Дяди Вани” – копродукция с фестивалем “Черешневый лес”. Французский режиссер Стефан Брауншвейг создал очень русский, психологический спектакль, рас-крыв новые возможности любимцев российской сцены и учтя подробности быта российских дачников: персонажи плещутся в маленьком садовом бассейне и бренчат блатными аккордами. Французский акцент чувствуется только в изысканной простоте говорящих декораций – в начале представления над полуротондой высоченного частокола из “евродоски”, отделяющей героев от пленэра, еще виднеется простреленный солнечными лучами сосновый лес, а в финале под монолитной оградой уже валяются его искореженные обрубки. Ученик Антуана Витеза (режиссера и теоретика театра, переводчика Чехова, Маяковского и Шолохова), обладатель многочисленных наград, в том числе, Ордена почетного легиона и Ордена искусств и литературы, Брауншвейг поставил около сотни драматических и оперных спектаклей на десятках европейских сцен. В начале своего четвертого сезона на посту директора театра Одеон режиссер рассказывает о своих впечатлениях от России, об экологических предвидениях Чехова, а также о принципах существования театра, которым руководит.
– Впервые я посетил Москву и Петербург как турист, с одноклассниками – это было в семидесятых. До сих пор помню фев-ральский холод, минус двадцать, замерзало даже то, что вытекало из носа. Посещение СССР было строго организовано, мы ходили исключительно группой, но я был сильно впечатлен архитектурными памятниками. В следующий раз, уже в начале 90-х, я привозил свой “Вишневый сад” – мы сыграли его несколько раз на сцене Театра имени А.С.Пушкина. В тот переходный период – между СССР и тем, чем Россия стала сегодня, – поразила бедность, инфляция: помню толстые кипы бумажных денег, которыми мы расплачивались в ресторанах, где всегда было малолюдно, сидели только подозрительного вида типы. Думаю, мне повезло приехать именно в тот момент со спектаклем, призывающим отрешиться от старого мира и принять грядущее – даже если ты не уверен и не знаешь, куда это все приведет.
– Профессиональный контакт с российскими актерами у вас случился много позже – в 2015 году на фестивале “Территория” вы давали мастер-класс.
– До того момента я ни разу не принял приглашение ставить спектакль на языке, которого не понимаю. Поскольку я из режиссеров, сосредоточенных на тексте, то боялся работать в чужой языковой среде. (Стефан Брауншвейг владеет английским, немецким, французским и итальянским, переводит пьесы и выпускает постановки на этих языках. – С.П.) Оказалось, это вполне возможно, если хорошо знаешь текст. К тому же российские актеры играют так экспрессивно, что не трудно понять, что они играют. И когда мне предложили поставить здесь спектакль, я согласился, но при условии, что это будет Чехов. Я уже поставил три его пьесы, и мне было интересно поработать, наконец, над Чеховым на языке оригинала.
– Режиссеры делятся на тех, кто сочувствует дяде Ване, который пожертвовал жизнью для другого, и на тех, кто считает его лузером, способным только завидовать. Но вас, явно больше, чем чеховских персонажей, интересуют проблемы экологии, поднятые Астровым.
– У Чехова нельзя разделить персонажей на главных и всех остальных. Каждый – необходимый и самостоятельный элемент пейзажа. Этот пейзаж надо понимать и в его глобальности, и во взаимной зависимости элементов друг от друга. Поэтому для меня не было альтернативы – дядя Ваня или Астров. Я, конечно, размышлял над тем, что чувствует человек, переставший верить в то, во что верил всю жизнь. Ведь Войницкий принес в жертву профессору Серебрякову собственную жизнь – как богу, со всей самоотдачей занимаясь тем, что было ему неинтересно. Он недостаточно верил в себя, потому и нуждался в вере в кого-то другого. В результате, он прожил на обочине собственной жизни – как и большинство персонажей пьесы. Что же касается охраны окружающей среды, это, действительно, для меня важнейшая тема пьесы. Сейчас мы в Европе очень бурно обсуждаем экологические проблемы, и в России об этом говорят больше, чем в мои предыдущие визиты. Об этом сегодня тревожатся во всем мире – в Сибири горят леса, чудовищные пожары в Амазонии – все это влияет на всемирное потепление. А более ста лет тому назад об этом уже волновался Астров. И я думаю, что для Чехова эта тема – не чудачество персонажа. Но в ту эпоху люди сочувствовали дяде Ване, а Астров, им казалось, несет какую-то чушь. Сегодня мы больше понимаем переживания Астрова. Его идея не только в том, что надо беречь леса, но и в том, что даже когда человеку кажется, что он что-то создает, двигает прогресс – научный, экономический, социальный, одновременно с этим он разрушает среду, в которой живет. Я не журналист и не политик, это не жест активиста, но призыв художника и вопрос от Астрова: что же с этим делать?
– В вашем спектакле играют наши звезды. Вы почувствовали разницу между российскими актерами и теми, с кем вам приходилось работать в Европе?
– Мне сказали об этом, но я ни разу не почувствовал, чтобы кто-то из актеров парил над остальными. Все они, прежде всего, профессионалы, работоспособные, с большой самоотдачей. Лично меня более всего потрясло то, как они работали в команде и с партнерами! (Во французских актерских школах этому учат недостаточно – наши исполнители чаще работают каждый в своем углу.) Казалось, что все они друзья, любят и ценят друг друга. Например, роль Елены репетировали два состава – Юлия Пересильд и Елизавета Боярская, обе звезды. Они все время занимались вместе. Никакого соперничества! Расположенность друг к другу и солидарность. Если одна пропускала репетицию, другая рассказывала ей, что произошло в ее отсутствие.
– Вы – сценограф своих спектаклей. Это вторая профессия?
– У меня нет дарования художника или графика, у меня сознание архитектора. Когда я представляю спектакль, сразу начинаю видеть, в каком пространстве и формах хочу его создавать. Потом мой коллега, с которым мы сотрудничаем уже 25 лет, делает макет по моим идеям, мы продолжаем работать вместе над тем, что называется декором.
– Большая часть вашей режиссерской карьеры совпала с карьерой директора театров. Вам нравится руководить?
– Бывают дни, когда нравится, иногда я предпочел бы покинуть это место и думать только о своих спектаклях. Но у меня всегда было желание делиться с другими, то есть, помогать. Антуан Витез, у которого я учился, был великим педагогом и распространял вокруг себя культуру театра. Мне кажется, он и мне передал вкус к распространению этой культуры. Я тоже многое передаю – выпустил несколько театральных курсов, руководил театральной школой при Национальном театре Страсбурга. Преподавание и интерес к работе с молодежью очень помогает на посту директора театра. Когда молодой режиссер становится блестящим художником, я бываю счастлив.
– Как директор с большим стажем расскажите, как влияет финансирование театров на репертуарную политику?
– В большинстве театров Франции финансирование идет из разных источников – от государства, от муниципалитета, от региона и от департамента. Театры, которыми я управлял – Театр де ля Коллин, Национальный театр Страсбурга и Одеон, – это национальные театры, то есть полностью финансируемые государством. Когда я начинал, меценатов у театра не было и нужды в них не было. Но сегодня без них не обойтись. Не потому, что финансирование урезается. Но каждый год мы вынуждены обсуждать повышение зарплаты с персоналом (около 130 человек), и каждый год фонд заработной платы растет. Даже если мы увеличиваем заработную плату на один процент – это уже больше ста тысяч евро в год. Таким образом, разница между финансированием и фондом заработной платы уменьшается. Есть еще доход от продажи билетов, от гастролей, создание копродукций. Поэтому самостоятельно мы ставим 2-3 спектакля в год, 8 – копродукций и 2-3 гастрольные. Поскольку мы – Театр Европы, и в нашу задачу входит показ иностранных спектаклей, то покупаем мы именно зарубежные постановки (приглашали, например, “Три сестры” Тимофея Кулябина), а копродукции делаем с французскими театрами. Вообще, французский театр наиболее открыт к сотрудничеству с зарубежными режиссерами и актерами, поскольку у нас нет постоянных трупп. Можно сказать, что Франция – это перекресток, где встречаются лучшие европейские творцы.
– Вы подумываете пригласить в Одеон кого-то из российских режиссеров?
– Чтобы пригласить российский спектакль, надо найти постановку, попадающую во французского зрителя. За 10 недель репетиций “Дяди Вани” я посмотрел в Москве немало спектаклей, в том числе, пять спектаклей Кирилла Серебренникова и три – Константина Богомолова. Мне понравился театр Богомолова, в частности, самым интересным мне показался “Гаргантюа и Пантагрюэль”. Хотя я не понимал ни слова, но атмосфера спектакля меня убедила.
– У вас как у директора есть приоритетное право на постановки в Одеоне?
– За время моей работы в Одеоне я ни разу не выпустил больше одного спектакля в год. Театр мне не принадлежит. У нас работают четверо ассоциированных режиссеров, у них есть приоритетное право ставить спектакли. Двое французов – Каролин Гиела Нгуен, которая в октябре покажет свой спектакль “Сайгон” на фестивале “Территория”, и Сильвен Крёзёво. А также двое иностранцев – Саймон Стоун (он осуществил в нашем театре две постановки, и один его спектакль мы пригласили) и Кристиан Жатаи, бразильянка. Двое французов – двое иностранцев. Двое мужчин – и две женщины. Паритет. Мы очень внимательны к таким деталям. Еще один спектакль в год я делаю на чужой площадке в качестве приглашенного режиссера – как сейчас в Москве. В январе 2020 года эту мою постановку в Театре Наций покажут на сцене театра Одеон – но только потому, что, как мне кажется, французскому зрителю будет интересно увидеть “Дядю Ваню” на русском.
Беседовала Светлана ПОЛЯКОВА
«Экран и сцена»
№ 18 за 2019 год.