Выступления крупнейших деятелей мирового театра на конференции «Станиславский и мировой театр», проходившей не в зале, а на самой легендарной сцене, были лаконичны, разнообразны и порой непритворно страстны. Предлагаем читателям самый, пожалуй, блестящий и содержательный доклад – Инны Натановны Соловьевой.

 

Обычно к своему дню рождения Станиславский никаких встреч и дел не приурочивал. Довольно рано выяснилось, что этот день для него не из удачных.

5 января 1898 года ему сравнялось 35 – с Немировичем-Данченко повторно были в Городской управе у князя В.М.Голицына по делам нового театра (испрашивали у Москвы субсидии), и опять безуспешно.

День, когда исполнилось сорок, был совсем тяжелым – провел его в Харькове, куда выехал к тяжко заболевшему брату, а перед тем узнал про чувствительные финансовые потери из-за землетрясения в Андижане (в Средней Азии фирма вела серьезные дела: всегда помнят их золотую канитель, а ведь был и хлопок).

“Сегодня я новорожденный – 42 года” – первая известная нам запись К.С. про свой день сделана в 1905 году. Год начался тревожно. Жизнь разлаживалась и в МХТ, c готовящейся премьерой (Чириков плюс Найденов, “Иван Мироныч” и “Блудный сын”) был затор. По записи видно, что К.С. злится: пропадает вечер, когда надо бы репетировать. Впрочем, репетировать не хочется. Пьеса скучна. “Потеря веры в себя – ничего не могу сделать, чтоб оживить пьесу, чтоб заставить актеров быть живыми. Беспомощность от того, что они воспринимают только одну сотую долю показываемого”.

К слову, так и до сих пор. Воспринимаем одну сотую показываемого им. Другой бы давно устал показывать. Он все показывает.

В МХТ было установлено, что 5 января К.С. принадлежит семейному кругу (статистика точна: в России в этот день он не играл ни разу. От правила отступили лишь на гастролях в США, играл в этот день сперва Сатина, в другой раз Гаева).

Дату вовсе круглую – пятидесятилетие, 1913 год – тоже отмечали дома. Впрочем, гостей собралось много, был Шаляпин. 1913 год – рубеж “мирного времени”, как говорили мои старшие.

Вечером 5.1.1916 К.С. вопреки правилам не дома, а в своей Первой студии. Там устроен вечер для солдат. К.С. смотрит “Неизлечимого”. Мы мало знаем этот студийный отрывок (Александр Чебан и Алексей Попов), выбрать бы время потолковать о нем. Беднягу заштатного дьякона пронзает чувство вины. Человеку совестно не от того даже, что сам живет не вполне по совести, а потому, что не по совести идет вся жизнь, ее кривой ток тебя волочит, и что с тем поделаешь.

“Полукругая” дата – 55 лет. Год 1918. На следующий день, сыграв в “Трех сестрах”, К.С. записывает: “Обратите внимание на фортепиано. Поправлена ножка – вставлена белая доска, незакрашенная… Просто непонятно. Чего стоит закрасить?”

Музыкальный инструмент починен, как бочка или кухонный стол.

К.С. понимает актера как музыкальный инструмент. Ужасается: эти музыкальные инструменты сами себя латают некрашеной доской и подставляют черт знает какую ножку. Он хотел бы научить инструменты самонастраиваться (не в этом ли труд “системы”).

Круглая дата – шестидесятилетие – пришлась на первые дни МХАТа в США; новый, 1923-й, год только что  встречали на пароходе “Мажестик”, К.С. описал: “Мнимая смерть старого и рождение нового года всегда возбуждают и волнуют фантазию артиста. На этот раз воображение работало еще сильнее, и грозное море напоминало о суровой жизни, жестоких нравах и бессердечных сердцах озверевших людей всех стран и национальностей”. Юбилея не справляли, все вечера с 15 по 20 января К.С. играл; триумф и подношения. Радости никакой.

В годы неюбилейные настроение бывало получше.

Станиславский в холода легко простуживался. В начале января часто оказывался в постели, в 1926 году в свой день рождения опять нездоров, но 19-го встает ради “генеральной” “Горячего сердца”, с его озорством-поэзией, с его великолепной игровой природой. Актеры – музыкальные инструменты – настроены дивно, можно наслаждаться новизной извлекаемых звуков (неслыханный прежде звук тут и у Москвина и Грибунина, а ведь они участники вечера, которым начался МХТ). В 1927 году в свой день рождения К.С., слава Богу, здоров, день приходится на пору прекрасных репетиций “Женитьбы Фигаро”.

В 1928-м (65 лет) 18-го в час дня труппа МХАТа поздравляет К.С. в театре – у него репетиции “Унтиловска”, приветствия не затягиваются.

Вглядевшись, можно заметить: К.С. не любил круглых дат. Вот и в 1928-м пытался очередную проскочить. Юбилейные даты выпадали на годы, кончавшиеся нехорошо. Нехорошо для его спектакля (мы так и не знаем, почему так коротка была судьба “Унтиловска”, который, по мнению Маркова, остался одной из самых значимых работ театра). Нехорошо для него самого. Инфаркт.

Вполне здоровым он с октября 1928 года не будет никогда. На день рождения в 1929-м к нему лежачему пришел брат Владимир Сергеевич – “купил подарок Косте, абажур на лампочку и мандаринов”. В день рождения в 1931 году, боясь за его сердце, от К.С. скрывали, что сын Владимира Сергеевича с женою и с сестрой жены арестованы. Когда все же ему скажут, он станет ходатайствовать за них. Его письмо Г.Г.Ягоде в ОГПУ не подействует. Но в дальнейшем К.С. сможет верить в эффект своих прошений. Ликвидацию РАПП в апреле 1932 года связывают с его, Станиславского, обращением наверх.

Его начнут окутывать почитанием. В ближайшую круглую дату (1933, семидесятилетие) на нем примерят юбилейную форму. Приветствий уже довольно много. Станиславский благодарит инициаторов и гостей праздничного вечера, его самого на вечере нет. Он опять приболел.

В Леонтьевский переулок (достижения тогдашнего хайтека) из Клуба работников искусств вечер умудряются транслировать.

“– Константин Сергеевич, послушайте, сейчас начнется передача приветствий вам.

– А кто будет говорить? …Ну, что ж, послушаем, какая у них дикция”.

Актрисе, которая навестит его 20-го, он напишет несколько слов серьезно. Этот листок сто раз уже перечитан: “Долго жил. Много видел. Был богат. Потом обеднел. Видел свет. Имел хорошую семью, детей. Жизнь раскидала всех по миру. Искал славы. Нашел. Видел почести. Был молод. Состарился. Скоро надо умирать. Теперь спросите меня, в чем счастье на земле?”.

Закончит листок, признавшись: “какая скука принимать поздравления, отвечать на приветствия, писать благодарственные письма…”

Он нес эту скуку терпеливо и с предполагаемой пользой для дела – для МХАТа и студий.

В январе 1936-го он опять болен; жене, уехавшей во Францию, пишет: “…приезжают всякие важные люди, и их приходится принимать в кровати… Во МХАТе еще больший кавардак, чем раньше. Всё перепуталось”.

В январе 1937 года он в Барвихе, с поздравлениями приезжают туда.

Круглая дата в январе 1938 года. Ему 75. Празднества имеют уже колорит государственный. Едва ли не по образцу прошлогодних пушкинских (в 1937-м широко, ликующе отмечали дату смерти – не удивляясь).

Станиславский, лежа в Леонтьевском, опять может слушать трансляцию. Зачитывают его обращение к собравшимся, выбирают наиболее характерное из телеграмм (образцовый “поток приветствий”, унифицировано приподнятый слог. Публичные обращения К.С. этих лет подчинены тому же словесному строю).

То ли в самый день своего рождения, то ли на следующий Станиславский звонит Мейерхольду и просит Мейерхольда зайти. История со звонком прекрасна и известна.

Еще известно, что Станиславский добросовестно ответит на приветствия и вскоре от него услышат: “А я умру в этом году. – И он повторил еще раз эту фразу”.

Воспоминания его медсестры вообще-то точны по фактам. Она его переспросила: “Почему вы так решили? – У меня есть на то основание”.

Итак, даты жизни: 1863–1938.

Нам, которые сейчас занимаются его юбилеем, это стоило бы учесть как факт: он юбилеев не любил и имел на то основание.

Иное дело, что ему порой хотелось, чтобы кто-то побыл рядом. Не уходил бы.

Прочтем в записках И.М.Кудрявцева: “К.С. взял меня за руку.

– Вы не могли бы остаться? Вы не заняты сегодня вечером?

– Нет, я сегодня свободен, но у меня, Константин Сергеевич, масса бытовых дел.

– Может быть, все-таки останетесь, голубчик? Очень хочется потолковать, узнать все, что было в эти дни в театре. Вы не сердитесь, что я задерживаю вас. Поймите, ведь я в это время всегда бывал в театре, больше пятидесяти лет, а сейчас вот вынужден сидеть дома. Если бы вы знали, как хочется в театр…”

Давайте поступим, как он просит. Побудем с ним в театре, расскажем, что там делается.