– Очень рад, что первый вопрос вы задаете о театре. Но парой слов не обойтись, поскольку тут о десяти, а, возможно, и пятнадцати годах речь может идти – мы сами теряемся. И слава богу, что театр есть: помещения нет, а вот театр есть, и каждый, кто приходил сюда однажды, оставался. У нас нет никаких кастингов, и я дорожу этим. Дорожу, что это не просто мой театр, что тут не какие-то амбиции – важно, что есть единая команда, двадцать пять человек. Не только актеры, но и художники, музыканты, композиторы, хореографы. И то, что происходит с нами сейчас, что мы попробовали себя и в кино, говорит об одном: все продолжается, развивается.

– Это не в нашем репертуаре… Театр бездомный, нередко участвуем в совместных проектах, проектах абсолютно разных. Если говорить о Шекспире, то это был проект с Театром Наций, Евгений Миронов его нам предложил; наш “Морфий” – общее дело с калягинским “Et cetera”. Были и международные проекты. Это дело правильное, труппа держится в нужном тонусе, расширяются возможности.

– Объяснить с ходу действительно непросто, попробуйте пересказать, к примеру, полотно, которое увидели в музее. Вы будете предельно эмоциональны, а вас все равно вряд ли поймут. Или попробуйте пересказать музыку Баха или Штрауса. Едва попытаешься сформулировать, что происходит на сцене, выходит скучно и банально: танцуют, поют. А это же не совсем так, важно, чтобы артист существовал в музыкальной партитуре, существовал не только в заданной форме, но проживал все происходящее с персонажем, это очень существенно.

– Я бы сказал о хорошем слухе, умении слышать партнера.

– Знаете, не устаю думать, что в нашем существовании нередко происходит нечто мистическое. В один прекрасный момент позвонила Лена Исаева и сказала: Володя, это никто не хочет ставить, почитай. Я прочитал, решил попробовать сделать просто как читку. Но когда мы стали читать, а потом увлеклись, то спектакль случился за две недели, именно тогда возникла основа команды.

– Почему-то я всегда знал, что если появится возможнось снять кино, то это будет “Доктор”, знал всегда. SounDrama ведь прошла определенный путь: сначала мы ставили только современную драматургию, и это тоже было шагом сознательным – чтобы подступиться к классике, войти в нее, начинать надо с сегодняшнего материала. И “Доктор” как возможность перехода из одного пространства в другое был идеален. Если бы я решал вопрос перехода в материал иного качества, я бы уже запустился с Гоголем.

– Когда мы показывали спектакль в Германии, то первый вопрос, который мне задали в интервью одному телеканалу, звучал так: а правда, что русские много пьют? Вот посмотрели спекталь, где, кстати, не только водку наливают, и сразу про нее – это самое простое. А то, что выпить стакан, как судьбу прожить, пройти, это же другое. А еще один немец мне признался: я бы к такому хирургу, который кость может пилить ржавой пилой, не пошел бы. Не считал он информацию, что только эта пила спасает жизнь. Слава богу, что остались еще последние из могикан, способные вопреки всему спасать жизнь. Как это сказано: кто-то же должен еще держать небо.

– Обратили внимание, что мы постоянно обходим стороной слово искусство? Глубоко убежден, что, высказываясь, творец тоже творит мир. На пленке, на сцене, на полотне – ты везде создаешь мир. Один, с товарищами – неважно. Важно – что создаешь. Сейчас я уже причисляю себя к среднему поколению и понимаю, что путь, которым идет сегодня молодежь, это путь разрушения. Смотрю на студентов, приходящих в ГИТИС, и вижу, что путь разрушения – уже своего рода фишка, он легок: разрушишь, и тут же на развалинах свое соорудить можно. Еще можно понять, когда разрушение ради созидания. А когда ради разрушения – другое и страшное. Нет ничего страшнее, чем сделать незнамо что, поставить в центре актера или актрису, чтобы потом вы содрогнулись от того, что они делают. Ужас в том, что уходят созидатели – Петр Наумович Фоменко, Алексей Николаевич Казанцев… И как важно нам, следующему поколению, продолжить то, что было важным для них.

– Во-первых, линия ментов – это Лена Исаева, в спектакле это не так выпукло, но не будь их, тогда бессмысленен финал фильма, наконец, это ведь реальная история, рассказанная реальным человеком.

– Понимаю, о чем вы, но наш герой мог заниматься по жизни, чем угодно, поскольку в первую очередь хотелось говорить о профессии – человек. Уберите слово профессия, пусть будет просто человек, и это будет про нас с вами, про меня, который уже пятнадцать лет бьется, чтобы был театр, теперь уже известный, бьюсь вопреки всему, вопреки все нашей, эпитет выбирайте, системе. И вопреки всему – продолжаю верить артистам, хочу для них стабильности. Как мне хочется, чтобы люди узнали и увидели многих по-настоящему одаренных музыкальных людей, но нет у меня возможности пригласить их в театр. “Доктор” – это ведь и моя тоже история. В основе всего всегда – человек, который если любит, если верит, должен бороться, обязан бороться.

– В природе человека всегда ожидать, что его заметят, похвалят, погладят. Я вам честно скажу – ничего этого не жду. Постояно слышу: вы же театральный режиссер. Меня разделяют на того-то и того-то. Я не возражаю – театральный, так театральный, ваше право, делите. Но я-то знаю, как все происходило, возникало, знаю, что одним спектаклем поначалу не кончилось, потребовался второй, третий, и постепенно находился зритель, со временем его становилось больше, кто-то приводил другого, третьего… Это всегда история и процесс, и не надо окончательного результата. Дай бог, случится седующий фильм, и его поймут больше критиков и, чтобы не сглазить, зрителей. Кто не понял сегодня, возможно, поймет завтра…

Беседовал Николай ХРУСТАЛЕВ

«Экран и сцена» № 2 за 2013 год.