Музей МХАТ и издательство “Бослен” выпустили книгу “Неизвестный Станиславский”. Она смело могла бы быть названа и “Станиславский – художник”.
Рисовать КС начал в подростковом возрасте, когда увлекся кукольным театром, – делал зарисовки для домашних постановок. В полной же мере сценографический талант раскрылся в работе над спектаклями Общества искусства и литературы, где сочинение пространства стало насущной потребностью прежде всего для него самого (примечательно, что, создав МХТ и пригласив в него лучших художников, он продолжит рисовать и будет предлагать тому же Виктору Симову варианты решения сценического пространства).
Составитель альбома – Марфа Бубнова, много лет заведующая Музеем МХАТ. В большой сопроводительной статье она не только рассказывает о том, как Станиславский “заболевает” театром, но и делится малоизвестными фактами его биографии и дневниковыми записями, благодаря которым легко проследить становление Станиславского-художника. Например, приводит письмо КС от 1897 года, где он пишет другу, что видел в Берлине “Потонувший колокол”, “Ганнеле”, “Кориолан”, “Много шума из ничего” и привез с собой не только “груду записок”, но и “зарисовал целый альбом”.
Что лежит в основе этого горячего увлечения рисованием? Кажется, это талант Станиславского вглядываться в жизнь и влюбляться в нее. Вместе с небывалой серьезностью хобби проявился дар и в собирательстве всего, что прямо или косвенно касается материала, которым “болел” КС. Вот в 1896 году он загорается “Отелло” и, оказавшись в Париже, покупает книги по истории моды, старинное оружие, гобелены, материю для костюмов, “удивительную обувь и шляпу для Родриго”. А когда в одном из парижских кафе встречает араба в национальном костюме, тот снимает с себя верхнюю одежду, чтобы Станиславский мог сделать выкройки. А он в это же время старается запомнить позы араба и, вернувшись в номер, полночи стоит перед зеркалом, надевая всевозможные простыни и полотенца, “чтобы вылепить из себя стройного мавра”.
Главный раздел книги – тот, в котором публикуются рисунки Константина Сергеевича, – открывается юношеским альбомом Станиславского с выразительными скетчами и шутливыми автопортретами. В эскизах же декораций для КС оказывается принципиальна трехмерность пространства и его “концентрат”. Часто эскиз кажется перегруженным, слишком загроможденным, зато сколько сразу мест действия для актеров закладывает в него автор! Кресло у камина, стулья у стола, кушетка у комода. Артистов еще нет, но Станиславский-режиссер уже может мысленно разыграть спектакль по эскизу Станиславского-сценографа.
“Бумажное” пространство Станиславского подвижно, динамично: колонны интерьера в первом акте “Села Степанчикова” становятся во втором стволами ветвистых деревьев, а уютная гостиная – пустынным, со сломанным стулом и покосившейся садовой вазой входом в усадьбу. В эскизе же к спектаклю “Много шума из ничего” появляется перспектива – распахнутая в даль картина сельского пейзажа или таинственная комната на заднем плане, откуда льется не менее таинственный свет. Все эскизы декораций КС композиционно целостны, соразмерны человеку, и каждому из них свойственна подробнейшая прорисовка деталей.
Станиславский в этой книге еще и художник по костюмам. И здесь – та же поразительная скрупулезность подхода: множество подписей с указанием фактуры, цвета материала вплоть до пуговиц и шнурков. Костюмы к тому же “Отелло” – сложносочиненные, с многообразием цветов и их смелым сочетанием. Более того, по этим эскизам можно изучать европейскую моду разных веков: прежде чем нарисовать костюм той или иной эпохи, Станиславский изучил его самым въедливым образом.
КС интересно и важно все. Зарисовки музыкальных инструментов, занавесы, люстры, кресла, гербы. Есть даже целый альбом венецианского трико: больше десятка разноцветных пар мужских ног с подписями актерских фамилий к каждой.
В книге опубликованы и планировки Станиславского. “Доктор Штокман” здесь добрососедствует с планом Воронцовского дворца в Алупке, а ущелья Крыма – с каменистым пейзажем “Слепых” Метерлинка. И если эскизы декораций – это портрет сцены, то планировки – ее рентген. Скелет пространства, “вид сверху”, доступный лишь режиссеру.
Кроме того, в мхатовском альбоме Станиславский раскрывается и как художник по гриму. КС работает над ролями Брута, Лопахина, Тригорина и одновременно делает зарисовки. На листках – наглядная трансформация: сначала КС рисует свой собственный портрет, а рядом того, кем ему предстоит стать. Иногда для этого требуется всего один “переход”, иногда – около десятка.
В дневнике 1880 года (то есть Станиславскому на тот момент 17 лет) он с иронией пишет о том, как чуть не стал художником – купил краски, полотна и мечтал, как “после нескольких маленьких фиаско” сделается настоящим декоратором и будет вызывать “неоднократный взрыв рукоплесканий” за свое “художественное мазание”. КС так и не начал серьезно относиться к своим художническим опытам, но благодаря без-упречно изданному альбому становится очевидно: рукоплесканий работы Станиславского-художника более чем заслуживают.
Анастасия АРЕФЬЕВА
«Экран и сцена»
№ 10 за 2019 год.