Разомкнутый круг

• Алексей ГЕРМАНОни были знакомы более полувека – Алексей Герман и наш главный редактор Александр Авдеенко. Встречались не часто, но это не являлось помехой для дружбы. Дружили как дружат люди, разделенные расстоянием, но у которых общие интересы, взгляды, схожие судьбы. Свой круг, и разомкнуть его казалось невозможным. Но… Сначала ушел Сан Саныч. Две недели назад не стало Алексея Юрьевича. Текст этот их светлой памяти посвящается.
 
…Коктебель конца пятидесятых. В так называемой музыкальной комнате писательского Дома творчества, расположенной на первом этаже волошинского особняка (еще не музея, а реквизированных Литфондом у вдовы поэта нескольких жилых комнат), юный консерваторец, сын знаменитого композитора, а ныне и сам знаменитый дирижер, на старинном, еще волошинском, рояле бацает что-то совсем не классическое к восторгу юношеской компании отдыхающих здесь вместе с родителями писательских детей. В доме у Макса, Максимилиана Волошина, играл Макс, Максим Шостакович. Вдруг синкопы неожиданно прервались, ибо, неизвестно почему, один из слушателей встал и резко опустил крышку прямо на пальцы пианисту.
Разгорелась невероятная свара, и для выяснения отношений все вывалились за ограду, на прибрежную полоску асфальта, выволочив за шкирку обидчика, чтобы устроить ему показательный самосуд. И тут в эту толпу врезался невесть откуда взявшийся и не присутствовавший в музыкальной комнате, а просто оказавшийся поблизости Леша Герман.
Он вообще держался как-то отдельно от всех. Крепко сбитый, упругий и решительный, расшвырял толпу дерущихся, явно заняв сторону, на наш взгляд, полного негодяя. Все знали Лешину силу, не зря он занимался, и довольно успешно, боксом. Большая драка, благодаря его вмешательству, не состоялась; наоборот, совершивший нелепый и дикий поступок парень, оказавшийся родственником тоже знаменитого закавказского поэта, принес искренние извинения, а примирение тут же отметили в шашлычной неподалеку. Родственник поэта не дал никому заплатить, он имел на то свои личные серьезные материальные и нравственные основания – папа его был директором ликера-водочного завода, а мама управляющей мясокомбинатом. Я тогда же спросил у Леши, почему он ввязался в этот конфликт. Леша ответил: “Я увидел, что вас много, а он один, так нечестно”. При том, что сам-то он был одним из нас и, по дворовой послевоенной логике, мог бы поддержать товарищей. А как несколько человек могут до потери сознания отметелить одного, он показал в жуткой сцене избиения генерала-медика в фильме “Хрусталев, машину!”.
…Он не забыл имя этого парня, знал о его дальнейшей судьбе, принимал в ней участие, но толком у того давнего знакомца – для меня мимолетного, а для Германа не промелькнувшего незаметно, – ничего хорошего в жизни не получилось. Но он о нем помнил. Забывать – удел нормального обытовленного человека, помнить – удел художника, по-ахматовски знающего из какого сора… По-другому видят глаза, по-другому бьется сердце, по-другому воспоминания соприкасаются с обыденностью, высекая новое измерение пространства, времени и их взаимопроникновение.
В цикле “Герман, сын Германа” на канале “Культура” Алексей сказал, что всему в себе он обязан воспоминаниям детства, и в это веришь беспрекословно. Он родился со знаковой фамилией, отец, писатель Юрий Павлович Герман, с младых лет находился на вершине литературного Олимпа. Был чтим и уважаем за бесспорный дар, абсолютное владение профессией, увлекательность сюжетов и героические образы персонажей. У нас много художественных династий, и в пору переоценки прежних ценностей немного найдется наследников громких имен, кто бы с такой проникновенностью, как Алексей Герман, с такой любовью, с таким пристрастием и такой беспощадной откровенностью говорил о схожести и разности жизненных позиций самых близких по крови людей. В разное время они начинали и по-разному относились к тому, что было и что стало. По сценариям Юрия Павловича поставлены очень популярные картины, среди них и “Семеро смелых”, и “Дело Румянцева”, и “Дорогой мой человек”, и с десяток других. Но отец не увидел ни одной картины сына – рано ушел из жизни. “Кончилось клеймо папиного ребенка”, – сказал Алексей, проживший под крылом отчей поддержки первые тридцать лет. Ведь все его метания, например, уход из театра, от самого Товстоногова, где он начинал ассистентом мастера, объясняли лишь избалованностью пресыщенного комфортом папиного сынка. А он боялся превращения в тень мастера, подчинения собственной индивидуальности беспрекословной воле другого художника. Он боялся, по его словам, стать “маленьким Товстоноговым”.
Поразительным памятником Юрию Герману высятся две картины, снятые сыном по мотивам его произведений – “Проверка на дорогах” и “Мой друг Иван Лапшин”. Здесь два Германа слились в единстве недосказанного раньше и высказанного теперь. Это естественно: наследующее поколение должно усваивать уроки прошлого и прояснять связь времен. Идти дальше. Но при одном условии: если случается генетическое взаимопроникновение талантов, а не торжествует расхожая истина про то, что природа отдыхает на детях знаменитостей.
Человек в обстоятельствах жизни. Что важнее? Он сам или то, что его окружает? И чем вера отличается от заблуждений? И какова цена прозрения? И в чем подлинная правда жизни?
Фильмы Германа дают такой сгусток жизненных реалий, простых в своих естественных проявлениях и многозначных из-за высекающих искру столкновений, что сотворенный им экранный мир, завораживая документальной подлинностью, образует новую степень проникновения в судьбы отдельных людей и целой страны.
Герману прямо в глаза сначала кинематографические, а потом и высшие партийные начальники бросали упрек в том, что его картины антисоветские, вредные идеологически, упаднические по духу. Ни у одной из них не было легкого пути к зрителю. Проверка его работы на кинематографических дорогах жесточайшей цензурой была мучительной, она оборачивалась для автора долгим отлучением от профессии и от встречи с публикой. Пятнадцать лет ждала своего часа “Операция с Новым годом”, превратившаяся в прокате в “Проверку на дорогах” – этот выполне бытовой, но и глубоко символический тест на личное мужество, неуступчивость характера и верность собственным художественным принципам. Герман не принял ни одной поправки, не уступил ни в одном эпизоде, разве что, когда с фильма сняли запрет, согласился на перемену названия. Но и в этом я вижу свой смысл. Уж очень новое название подходило лично к нему.
Не у одного него так складывалась творческая жизнь. Запретительная полка в какой-то степени в свое время была неким мерилом успешности художника. Вспомните катавасию с хуциевской “Заставой Ильича”, подвергнутой остракизму Хрущевым. Он высмеял как потустороннюю самую пронзительную сцену фильма, в которой перед мысленным взором героя вдруг является погибший на войне отец и на вопрос сына, как ему дальше жить, отвечает: решать тебе, ведь ты уже старше меня. И Шекспиру с его “Гамлетом” не поздоровилось бы, попади он в эту мясорубку, перемалывающую все, выбивающееся из заданного ряда. Ролан Быков, сыгравший в “Проверке на дорогах” главную роль, сказал Герману после завершения фильма афористически точно: “Когда количество таланта превышает норму, картину закрывают”. Так было и с другой лентой, где тоже снялся Быков – аскольдовским “Комиссаром”. Молодое поколение и не ведает, что даже такие, казалось бы, классические фильмы, как “Баллада о солдате” или “Летят журавли” тоже встречали яростное неприятие и начальства, и критики. Вот глаз был у ревнителей идеологической чистоты – без промаха выделял самое лучшее. Но лишь для того, чтобы уничтожить, растереть в порошок.
А между тем, в этих картинах проявлялось как раз то, чего не было в нашей прошлой зашоренной жизни. А именно – ее ощущение и отображение в подлинно народных представлениях о добре и зле, совестливая соединенность с горестями и страданиями людей, чистосердечная и участливая правда, возвышающая, но не уничтожающая человека. Потому и не хотел ничего переделывать в своих лентах Алексей Герман, что знал, зачем снимает кино. Конечно, не будь этих рогаток и препон, снял бы не пять картин, а больше. Но как случилось, так и есть. Выдержал, выстоял, закалился. Не познал, что такое угодничество или приспособленчество. Не робел перед начальством – что думал, то и говорил. В выражениях не стеснялся. Заставлял терпеть. А то и бояться.
Он создал свой кинематограф, удивительный и неповторимый, достоверный до мельчайших черточек. Все в кадре подчинено его воле. Актеры – ладно, но и птичка на ветке, различимая сквозь открытую форточку, будто ждет команды режиссера и не улетает, пока не отснимут очередной дубль. Зачем она в кадре, знает только он, а без нее кадр не произвел бы столь ошеломляющего впечатления.
Актеры боготворят своего режиссера, хотя порой съемки идут мучительно трудно, и он выжимает на площадке из своих коллег все соки, ему ничего не стоит обидеть кого-угодно, чтобы раззодорить или даже разозлить, подвести к состоянию абсолютной раскрепощенности, единственности нужного ему состояния.
Его кадры насыщены запоминающимися деталями, они выверены и не случайно собраны в общее целое. В этом смысле “Хрусталев, машину!” – уникальный прорыв в неведомую еще область экранного изображения, где абсолютно нет статики. Движется все: камера, персонажи, в причудливом калейдоскопе мельтешения появляются и исчезают предметы быта, одним своим видом они возвращают нас во времена коммуналок и удушливого страха ожидания при гуле каждой проезжающей мимо машины, каждого стука парадной двери. За кем пришли?
Это страшно, а разве не страшно то, что в нелепом телевизионном проекте по выбору национального героя всех времен и народов среди лидеров оказался, как и положено по этой формуле, товарищ Сталин. Словно не было миллионных безвинных жертв, словно не были обнародованы убийственные факты о его личном участии в репрессиях и уничтожении бывших товарищей по партии, как и самых обыкновенных интеллигентов, рабочих и крестьян. Неужели история ничему не учит? И неужели нынешние молодые не знают, какая лилась кровь в стране в мирное время и какими жертвами на фронте и в тылу завоевана победа в войне. А все “великие стройки”? Ведь они воздвигнуты на костях заключенных. Неужели кто-то из сегодняшних сторонников “сильной руки” готов оказаться на их месте?
Фильмы Германа – наша историческая память, сконцентрированная в художественном ее осмыслении. Это документы эпохи, истинные и подлинные, не подлежащие ревизии.
 

Александр АВДЕЕНКО
«Экран и сцена» № 4 за 2013 год.