Надежда БАКУРАДЗЕ – арт-директор Канского фестиваля. Не того, знаменитого, через два “н”, что проходит на французском Лазурном берегу, а того, что знаменит поменьше, но тоже международный, и уже достаточно давно прописан в городе Канске Красноярского края. Пока вы будете разбираться с количеством “н”, скажу, что рад встрече с гостьей, с коей знаком достаточно давно, тут и время первому, наивному вопросу:– Арт-директор Канского видеофестиваля – с чем это едят в данном случае?
– Директор я вообще-то программный, но поскольку наш фестиваль – не только кино, но и выставки, и музыка, и театр, и пабли карты, и много всего остального, то определение арт-директор, наверное, все же имеет отношение к сути дела.
– Канский фестиваль, который через одно “н”, на слуху уже немало лет, уж точно больше десяти.
– Больше. Последний фестиваль был одиннадцатым, на очереди двенадцатый, к нему сейчас и готовимся.
– Тогда для порядка о самом первом.
– На самом деле это был прикол, шутливый такой авангардистский перформанс. В Канске высадилась международная команда художников, кураторов, искусствоведов, музыкантов и прочее, и прочее. Город был оккупирован на два дня, и показы проводились с утра до поздней ночи.
– Теперь бы еще о том, почему всех вас занесло именно в Канск?
– Город нашелся в интернете. Две минуты мы посмеялись, а когда через год маршрут большого культурного проекта, который мы готовили, прочертился через Канск, заодно решили провести здесь и кинофестиваль.
– Первый фестиваль вы, естественно, запомнили хорошо. А скажем, седьмой. Его помните?
– Фестивали я помню все, иногда, правда, путаюсь. Каждый ведь памятен по-своему, но все при этом объединены одним – безумные, сумасшедшие. Так что конкретно про седьмой сказать не могу. Хотя нет… Могу. Годом седьмого фестиваля был 2008-й, тогда мы придумали и сделали канскую пальмовую аллею, привезли детей из Москвы и Норильска, к ним присоединились местные ребята, и все они под присмотром художников и архитекторов “высадили” целую пальмовую аллею. Пальмы были такие сюрреалистические – например, в виде мухомора… Словом, получился объект, который остался в подарок Канску.
– Это касается того, что происходило вокруг фестиваля, а как он менялся внутри?
– Во-первых, разросся. В первые годы выходил безумный сибирский уикенд…
– Уикенд? И ради этого вы из Москвы летели пять часов до Красноярска, потом еще часа два ехали до Канска…
– Пять часов до Красноярска, потом еще пять часов по жутко перегруженной трассе до Канска, потом пара тех самых сумасшедших дней показов с утра до позднего вечера. Попутно множество других мероприятий – и обратно. Немногие выживали…
Позже фестиваль проходил уже в течение недели, десятый длился десять дней, собрал двенадцать тысяч зрителей – для Канска цифра колоссальная. С другой стороны, у нас ведь самый крупный в России международный конкурс короткого метра. Авторы приезжают из многих стран, стараемся поддерживать российский короткий метр, предпочтение отдаем в первую очередь работам экспериментальным, пытаемся их выуживать из общего потока. В последние годы мы получаем до полутора тысячи фильмов из порядка восьмидесяти стран – это только короткий метр, а в основной конкурс отбираем максимально 30-35 картин.
– Какого рода кино в первую очередь вас интересует? Здесь немудрено запутаться – видеоинсталляции, перформансы, остается, между прочим, еще и доброе, старомодное документальное кино.
– На правах отборщиков мы себя сильно не ограничиваем. Если нравится тема фильма, снятого в классических традициях, то его актуальность для нас важнее отсутствия новаций, и он обязательно будет включен в конкурс. В любом случае наша конкурсная программа тот котел, в котором варится буквально все – от видеоарта до обыкновенных игровых историй. Главное, чтобы было интересно в контексте времени и его нового кино.
– С конкурсом понятно, но сегодня каждый фестиваль представляет еще и несколько внеконкурсных программ.
– Наша внеконкурсная программа – это зрительский конкурс, тут главное слово за зрителями и их мнением. Здесь мы как раз и показываем в основном крепкий короткий метр, преимущественно европейский. Кроме этого, есть специальные подборки, ретроспективы, одним словом, все, как положено. Иначе и быть не может, если речь о кино, которое показывается в течение девяти фестивальных дней, тут без программ просто не обойтись.
– Уважающий себя фестиваль нередко славен и звонкими именами участников или гостей.
– Знаете, мы не сильно гоняемся за звонкими, как вы говорите, именами. Мы их не заманиваем, разве что с удовольствием идем навстречу их пожеланиям, никому не отказывая. Однажды жюри у нас возглавлял замечательный Михаил Олегович Ефремов, тогда весь город стоял на ушах, и ему приходилось, мягко говоря, избегать повышенного внимания почитателей. Но фестиваль у нас максимально демократичный, к гостю всегда можно подойти, задать вопрос, вступить в дискуссию. Словом, мы за общение, в котором может родиться очередная идея.
– Можно только представить себе круглые или квадратные глаза канского зрителя – ошарашенного, не въезжающего – в первые фестивальные годы. Насколько теперь он стал вашим?
– По-разному бывает. На самом деле все зависит от сигналов, получаемых им от местной власти и СМИ. Нередко власти продолжают относиться к нам, как к инопланетянам на сибирской земле, им трудно воспринимать что-то новое. Особенно это проявлялось в первые годы.
– Почему так происходило?
– Наверное, тут вопрос просвещенности. Плюс культурные установки. И потом, на мой взгляд, в России, чем ближе к центру, тем больше толерантности.
– Можно ли, тем не менее, говорить, что фестиваль в чем-то изменил Канск, что его там ждут?
– Поскольку я внутри ситуации, мне сложно наблюдать внешние изменения, но однажды слышала серьезное экспертное мнение, что город Канск до недавнего времени отличал отток населения, но теперь отток сократился, и, хочется думать, мы сыграли в этом определенную роль.
– Насколько, по-вашему, изменилась сегодня содержательность того, что мы именуем современным искусством, насколько оно решает задачи, которые само же и декларирует?
– Самое главное, что теперь никого нигде, в том числе в Канске, не надо убеждать, что современное искусство имеет место быть. Да, оно не всегда кому-то понятно, но оно есть. Здесь свою роль играет огромное количество информации, которая теперь циркулирует на этом поле, так что какие-то вещи становятся широкой аудитории понятнее и доступнее. Но то, что обсуждается внутри творческого сообщества, постоянно усложняется. Сегодня это мировая тенденция, характерная для всех, но при этом, как мне кажется, мы не столько штурмуем крепость будущего, сколько пытаемся взять крепость понимания самих себя. Сначала надо что-то с этим решать.
– Вы приглашены участвовать в работе кинофестивального совета Минкульта. Какой, на ваш взгляд, должна быть фестивальная политика? Не секрет, что кого-то уже за-
крывают…
– Да, основной вопрос финансовый, распределения средств. Отсюда проблемы – нужно ли России столько фестивалей, нужно ли поддерживать тех, кто способен выживать сам, и так далее. На мой взгляд, фестивалей должно быть много – чем больше, тем лучше. Обязательно надо поддерживать новые инициативы, поддерживать молодых, ведь испытанные, особенно мейнстримовские фестивали, уже твердо стоят на ногах, способны выживать. А вот молодые инициативы, пилотные проекты – особенно в провинции, в регионах, в маленьких городах – на первых порах просто нуждаются в государственной поддержке. Как раз здесь, мне кажется, государству надо задуматься о перераспределении ресурсов. Тогда у нас и будет полноценное фестивальное движение.
– Какие волшебные слова надо сказать городскому начальнику, чтобы он согласился на проведение фестиваля в своей вотчине?
– Нужно не слова говорить, а письма писать…
Беседовал
Николай ХРУСТАЛЕВ
«Экран и сцена» № 4 за 2013 год.