Ты все знаешь, да не скоро скажешь

• Кадр из фильма "Рай: Вера"“Рай: Вера”. Режиссер Ульрих Зайдль
Десять лет назад Ульрих Зайдль снял документальный фильм “Иисус, ты знаешь” – установленная за алтарем камера снимала и девушку в полосатой рубашке, и очкастого мужчину, и немолодую, слегка взлохмаченную даму в голубом свитере, и других жителей Вены, которые обращались к Иисусу так, как это делает большинство приходящих в храм людей. Сперва благодарили, а потом просили исполнить их желания: то смешные, то трогательные, а порой и дикие.
Об этом фильме трудно не вспомнить во время просмотра второй части трилогии Зайдля “Рай: Вера” – там тоже достаточно и трогательного, и комичного, и тоже можно отыскать что-то свое. Хотя делать это не очень хочется, и намного проще прикрыться метафорами. В первом фильме трилогии “Рай: Любовь”, вышедшем в российский прокат в прошлом году, полная австрийка под пятьдесят ехала в Кению секс-туристкой, в глубине души мечтала о любви и была обманута темнокожим красавцем – но и он продавал свое тело и искусно врал, потому что не так много было у него источников заработка. В этой истории легко усмотреть рыхлую целлюлитную Европу, которая хочет воспользоваться энергией выходцев из стран третьего и четвертого мира, однако в результате они должны ее поиметь: но не по любви, а от бедности, и не с радостью, а с издевкой.
Вполне возможно, что в картине “Рай: Любовь” есть и эта идея, но горечь и сочувствие вызываются вовсе не мыслями о переделке земного шара, а конкретной болью конкретной тетки по имени Тереза, которая в конце концов понимает, что любить ее без денег никто не собирается, и выходит к утреннему морю, пытаясь как-то внутренне приладить свою жизнь к этому малоприятному, но бесспорному факту.
Героиня фильма “Рай: Вера”, Анна-Мария (Мария Хофштеттер), тоже относится к категории начинающих стареть женщин – Терезе она приходится сестрой. Сексуальный темперамент высок у них обеих, но Анна-Мария далека от того, чтобы поехать в Кению – когда у нее был муж-мусульманин, всегда готовый к тому, чтобы лечь в постель, желание женщины находило себе выход, но муж уехал к родне в Египет. И за те два года, что он отсутствовал, Анна-Мария нашла себе другую любовь – Иисуса Христа. Она, в отличие от героев фильма “Иисус, ты знаешь” практически ничего у него не просит – просто любит, но чувство ее крепнет с каждым днем: и чтобы отвлечься от плотских и прочих ненужных мыслей, женщина истово бичует себя перед деревянным распятием.
Анна-Мария работает в больнице, медсестрой в рентгеновском кабинете – аппарат просвечивает людей насквозь, выявляя их скрытые изъяны, будто пристальный и пристрастный взгляд Иисуса. Но Анне-Марии вроде бы нечего скрывать, ее жизнь чиста и отрадна – она до блеска прибирает квартиру, ласково соглашается принять на временный постой кота приятельницы (в комнаты, правда, его не пускает, кот остается жить в гараже), после завтрака, аккомпанируя себе на электрическом пианино, чуть фальшиво, но страстно, исполняет песни об Иисусе и влажными глазами смотрит на его изображение. Ее любовь энергична – каждую неделю Анна-Мария встречается с участниками католической группы, называющими себя “штурмовым отрядом церкви”, чья цель – призвать к вере тех жителей Вены, с которыми этого еще не произошло. Свой отпуск Анна-Мария на это и тратит – укладывает с утра в сумку несколько тяжелых статуэток Божьей матери и методично обходит квартиры, убеждая их жителей помолиться и задуматься о своей жизни. Ей рады не все – пожилая пара, не собирающаяся венчаться, вступает с миссионеркой в бойкий теологический спор, растрепанная девица, заливающая литрами пива тоску по покинутому СССР, просто ее бьет, а мужчина, чья квартира завалена тряпками и коробками, не может даже найти места, куда поставить статуэтку. Но Анна-Мария стойка, она ни на кого не кричит, всех увещевает и держится скромно и кротко.
И тут режиссер-искуситель подбрасывает ей сцену, где Анна-Мария не может удержать лица: по дороге домой, проходя по вечернему парку, женщина наталкивается на оргию свингеров, среди них есть и молодые, и старые, и худенькие, и жирные – и смотрит на них завороженно, не в силах отвести взгляд. Реальные ли это люди, подавленные ли желания, поднявшиеся из глубин ее души, не так уж и важно – но стройная, гармоничная, отлаженная и вылизанная до блеска жизнь Анны-Марии получает первый серьезный удар.
Вторым ударом, куда сильнее первого, станет неожиданное возвращение ее мужа (Набиль Салех), парализованного колясочника, приехавшего к своей жене в надежде получить от нее ласку, понимание и вкусную еду. Увидев, что жена за время его отсутствия сама отдала себя другому, с которым соперничать невозможно, он тем не менее принимается это делать – сбивает со стены клюкой кресты и иконы, въезжает на встречу католической группы и называет собравшихся фанатиками, забирает из гаража кота и разрешает тому ходить по столу, требует совместных завтраков, и – о ужас – напоминает жене, как им когда-то было хорошо в постели. Наблюдать за всем этим одновременно и больно, и смешно. С одной стороны, это, конечно, метафора взаимоотношений мусульманского и немусульманского миров, не такая страшная в масштабе одной квартиры, но определенное беспокойство при это вызывающая – даже при том, что роль “голоса разума” в картине определенно отдана мужу Анны-Марии. С другой стороны, это натуральная ловушка, в которой оказывается женщина – она не может ни бросить, ни выгнать законного мужа, но и жить с ним абсолютно невыносимо, и оставаться стойкой и кроткой невозможно.
После того как окропление вещей мужа святой водой не помогло, остается воззвать к третьему участнику любовного треугольника – Христу. Сперва Анна-Мария, пытаясь хоть как-то успокоить свое разбушевавшееся тело, мастурбирует распятием (эта сцена спровоцировала скандал на прошлом Венецианском кинофестивале, но специальный приз жюри Ульрих Зайдль все же получил). А позже гневно на это же распятие плюет, озлобленная тем, что ее любимый Иисус попускает все то, что с ней происходит. К вере это уже не имеет никакого отношения – впрочем, можно усомниться и в том, что все остальное имело: Ульриху Зайдлю,воспитанному в католической семье с весьма строгими традициями, эта тема знакома хорошо.
Тереза и Анна-Мария не просто сестры, они еще и сестры по несчастью, проистекающему из острого желания получить то, что никак получено быть не может. Рай, о котором они мечтают, недоступен, доступна лишь земля, с ее грубостью, пошлостью и печалями – их режиссер показывает ярко, иронически, зло, иногда даже издевательски, доводя ситуацию до абсурда. Но при этом непременно сочувствует своим нелепым, жалким героям, которые мечутся в попытках сделать свою жизнь хорошей, однако ищут или не то, или не там.
Непонятно, нужна ли вера Анне-Марии, если она относится к Христу, как к не выполняющему своих обещаний любовнику. Неизвестно, нужна ли любовь кенийца Терезе, которую гнетет бессмысленность жизни. И когда в прокат выйдет последняя часть трилогии, “Рай: Надежда”, станет ясно, как с этим чувством будет разбираться третья женщина из этой же семьи, дочка Терезы, которая отправится в лагерь для подростков с лишним весом, а он в результате окажется слишком похожим на концентрационный.
Никто так остро не чувствует свое одиночество и неприкаянность, как подростки и – нет, не старики, а те, к кому старость только приближается и кто отчаянно сопротивляется этому. Это отчаяние и исследует Зайдль в своей трилогии, не предлагая при этом выхода – как не предлагает его и жизнь, и бог: по поговорке он правду видит, но не скоро скажет.
 
Жанна СЕРГЕЕВА
«Экран и сцена» № 6 за 2013 год.